– Стою возле двери с надписью «ЭБГ». Вроде шла правильно, а куда забрела?
Я засмеялась.
– В этом здании можно кружить неделю и не найти выход. Вы повернули у лифта направо, а надо налево. Вернитесь к подъемникам, ищите комнату ноль сорок девять, это ваша гримерка, она находится около моей, ключ лежит на столике, я его вижу.
– Здорово! – обрадовалась Вера. – Уже бегу.
– Что‑то потеряли? – спросила я у Орловой, когда та появилась у меня перед глазами.
Женщина смутилась.
– Кольцо.
– Дорогое? – насторожилась я.
Вера вытянула правую руку.
– Ну, если думать о каратах, то не особенно, хотя камень хороший, но для меня оно ценнее бриллиантов из Оружейной палаты, всех вместе взятых. Когда Костя сделал предложение, он мне кольцо подарил. Я тогда чуть не умерла, как увидела. Ничего не смыслила в ювелирке, носила одни пластмассовые браслеты. А Константин преподнес мне настоящий бриллиант в тяжелой золотой оправе.
Вера знала, каково материальное положение будущего мужа, и не удержалась от вопроса:
– Где взял?
– Купил, – с достоинством ответил Костя.
Первые месяцы жизни с Константином Вера не знала, где муж достал деньги, но потом Наталья Петровна спросила у сына:
– Косточка, а почему ты больше не занимаешься своей коллекцией? – и правда вылезла наружу.
Константин со школьных лет собирал марки, ему удалось скопить в кляссерах [3]немало интересных экземпляров, кое за какие юноше предлагали хорошие деньги, но Орлов не соглашался ничего продавать. Но ради того, чтобы подарить любимой кольцо, Константин отдал дорогие сердцу альбомы другому владельцу.
– Какой романтичный поступок! – восхитилась я.
Вера кивнула.
– Учтите, мы были беднее церковных мышей, и Костя обожал марки. Я стараюсь не снимать кольцо даже на ночь, оно всегда со мной.
– Сейчас его нет, – отметила я, глядя на безымянный палец собеседницы.
Вера зябко повела плечами.
– Когда я села на свое место в студии, то выяснилось, что от камня идут блики, на пленке получается брак. Режиссер попросил снять кольцо, пришлось повиноваться. После съемок я пошла умываться, потом собралась спуститься к машине, и тут словно змея в сердце ужалила: кольцо. Вроде я положила его в косметичку, посмотрела там, нет. Вероятно, оно скатилось на пол и лежит сейчас где‑нибудь под столиком, верно?
Я молча кивнула. К сожалению, бывают нечистые на руку люди, которые преспокойно сунут в карман чужую собственность. На время съемок гримерки положено запирать, но молчаливая Ядвига, в обязанности которой это входит, никогда этого не делает. Пока основная масса народа работает в студии, в комнатки с вещами может заглянуть посторонний, любой из тех, кто идет по коридору – зрители, гости, ведущие, операторы, режиссеры, уборщицы, рабочие, сценаристы, актеры, журналисты. В кулуарах телевидения царит суета, и не надо думать, что люди, стоящие на верху социальной лестницы, честнее тех, кто у ее подножия. Вор – он всегда вор, независимо от статуса. Я могла бы рассказать вам печальную историю о певице одного театра, известной актрисе, богатой женщине, жене человека с состоянием, которая не моргнув глазом таскала у коллег из сумочек деньги и браслеты‑серьги. Когда воровку схватили за руку, администрация была поражена. От такой дамы никто не ожидал ничего подобного. Увы, и среди селебретис встречаются воришки.
Вера исчезла на четверть часа, а когда вернулась, положила ключи на столик и тихо сказала:
– Нету. Все обшарила. Что мне теперь делать? Вот несчастье!
Я погладила ее по плечу.
– Поехали на одиннадцатый этаж.
– Поехали на одиннадцатый этаж. Там есть небольшой ресторанчик, только для своих.
Выпив чашку чаю, Вера повторила вопрос:
– Что мне теперь делать?
– Объясни Константину правду, – посоветовала я.
– Невозможно, – отрезала Вера, – Костя считает колечко талисманом, он не разрешил снять его у меня с руки, когда я лежала в коме. Врачи просили забрать драгоценность, но муж уперся. Нет, и точка. Он считал, что кольцо сбережет меня. Как я ему сообщу?
– Страшно лежать в коме? – вырвалось у меня.
Вера прищурилась.
– Честно? Никак. У меня было ощущение, что я заснула в своем кабинете под бубнеж радио, оно несло какую‑то чушь, меня и сморило. Утром того дня я прилетела из Минска, открывала там кондитерскую, самолет попал в турбулентность, его помотало. Я аэрофоб, но летать приходится постоянно, я всегда нервничаю, принимаю успокоительное, ну и стала после возвращения в Москву клевать носом за рабочим столом. Попросила крепкого чаю, выпила, стало жарко. Радио бу‑бу‑бу, бу‑бу‑бу, и все. Открываю глаза, какой‑то мужик надо мной нависает, свет глаза режет, все тело чешется, словно его армия муравьев искусала. Думала, минут десять проспала, ладно, тридцать, час. Оказалось – пять лет.
– Ты ничего не помнишь? – усомнилась я.
Вера пожала плечами.
– Нет.
– Наталья Петровна уверена, что ты все слышала, – вздохнула я, – просто не могла пошевелиться и принять участие в беседах.
Вера тряхнула головой.
– Я ей сказала, что воспринимала книги, которые мне читали, стихи, слышала разговоры, балдела от музыки, звучавшей в палате. Соврала.
– Зачем? – поразилась я.
Вера протяжно вздохнула.
– Наталья всегда меня поддерживала, в любой ссоре была на моей стороне. Сначала свекровь демонстративно показывала любовь, а потом на самом деле стала испытывать ко мне светлые чувства. Мне рассказали, что за пять лет она не пропустила ни одного понедельника, всегда приходила в клинику. Знаешь, такое дорогого стоит. Я хотела сделать ей приятное, вроде не зря она время теряла. Прости, перешла с тобой на «ты».
– Не люблю «выкать», – успокоила ее я. – А что Алена? Что за сеансы она проводила?
– Понятия не имею, – усмехнулась Вера, – хочешь знать правду? У меня героическая семья, они все стояли за меня горой. Я, конечно, потом узнала, что мне единственной на этаже не отключили дыхание, но как‑то эта информация мимо пролетела, не задев. А сегодня в студии посмотрела на Харцева и обомлела. Владимир из тех, кто фактически убил свою жену, лишил ее шанса. А мои! Им надо медали дать. Есть же награда «За спасение утопающих» или «За отвагу на пожаре». Впрочем, я не в курсе, как они называются правильно, но их вручают храбрецам. Меня выдернули из комы, ее тоже можно считать рекой или огнем.
Вера примолкла, налила себе чаю и закончила:
– Если родным хочется думать, что меня вернули на землю чтение стихов или распевание мантр, я согласна. Поэтому и повторяю: «Отлично слышала речь, ощущала прикосновения, ловила вашу любовь».
– Не надо это говорить на шоу, – попросила я.
– Почему? – раздраженно спросила Вера.
– Народ посмотрит программу и подумает, что с их родственниками будет так же, – прошептала я. – Лучше честно признаться, что ты ничего не испытывала.
Вера отодвинулась от стола.
– Пусть люди опомнятся и бросятся в палаты к тем, кого там забыли. Пусть опасаются отключать аппараты. Пусть дадут своим шанс. Пусть Харцев помучается, надеюсь, он сегодня не заснет. Хотя навряд ли, у таких парней кожа носорожья.