Очень аккуратно попала мужику прямо в сердце. Ловко вышло.
– Не может быть, – прошептала я, чувствуя, как голову стремительно стискивает обруч, – я никогда никого не убивала!
– Да? Откуда ты знаешь? – захрюкал Свин.
– Ну… мне так кажется. И потом, как вы выяснили, кто я такая?
Продюсер шмыгнул носом, вытащил пачку сигарет, закурил и, выпустив прямо мне в лицо струю дыма, спросил:
– Ты выскочила к Глафире из леса?
– Вроде, – осторожно подтвердила я.
– На Волоколамском шоссе?
– Извините, не знаю.
– Зато я очень хорошо знаю, – оборвал меня Свин. – У Глафиры там, на Волоколамке, приятель живет, она от него рулила, а тут ты, киска, в одеялке, голенькая. Глафира, конечно, дура…
Девушка шумно вздохнула, но осталась сидеть молча. За время нашего разговора она не произнесла ни слова.
– …полная идиотка, – продолжил Семен, – жалостливая слишком, вот и притормозила. Я бы ни за что не остановился. Ясно?
– В общем, да, но откуда вы узнали, что я Таня Рыкова?
– Не перебивай, а слушай. Когда ты прирезала хозяина, бедного Сережу, то, совершенно потеряв голову, вылетела из дома и понеслась к дороге, вся в крови, с ножиком в руке. Естественно, тебя взяли на выходе из поселка, охранник выскочил из будки и скрутил Танюшу. Ну, ясный перец, менты приехали, то да се, сечешь? Вела ты себя неадекватно, на вопросы не отвечала, чушь понесла. Ну и попала в сизо, потом суд и приговор!
– Это со мной давно было? – еле шевеля губами, спросила я.
– Да уж не вчера, – улыбнулся Свин, – наша самая справедливая и неподкупная Фемида посчитала тебя невменяемой и отправила на лечение в спецбольницу. Это по‑ихнему, по‑юридически, клиника, а по‑нашенски, по‑простому, психушка. Таперича понятненько, Танюшка?
– Нет.
– Ох, и упорная ты. Хорошо. Психушка эта стоит в километре от Волоколамки, надо сквозь лесок пробежать, и выскочишь на шоссе. И знаешь, что интересно?
– Нет.
– Заладила: нет, нет, – фыркнул Свин, – из психушки поднадзорная личность удрапала ночью. Татьяна Рыкова пошла в туалет и утекла. Пронырливая такая, ловко дельце обустроила. Все в палате оставила, в ночной рубашке босиком в сортир почапала, а потом в душ зарулила, сказала медсестре, что обосралась. Вот та, дуреха, и поверила Танечке. А наша Рыкова, ну хитра, ночную рубашонку на крючок повесила и в душ двинула. Сестра спокойно ждала, сорочка висит, вода шумит. Только через час до тупой девки дошло: неладно дело. Открыла дверь, а тебя нет.
– Куда же я делась?
– Э‑э‑э, хитрованка! Там в полу, под решеткой, которая пол прикрывает, люк имелся в подвал. Дом‑то старый, про лючок то ли забыли, то ли посчитали, что его не открыть. А может, тебе кто помог, а? Только утекла ты, киса, и к шоссе бросилась.
– Нелогично выходит, – обозлилась я, – если я имела сообщников, то почему они машину не подготовили?
– Значит, ты одна орудовала, – быстро согласился Свин.
– И откуда у меня одеяло?
– Так сперла в больнице.
Я ошарашенно замолчала, потом поинтересовалась:
– С какой стати мне было хозяина убивать? Опять не то получается. Он же горничной небось зарплату платил!
Семен издал серию коротких хрюкающих звуков, и мне стало ясно, почему он получил столь милое прозвище.
– Ты, кисонька, решила у благодетеля деньжат стырить и сумела сейф вскрыть. Он у парня ну в очень нестандартном месте находился – в кладовке с припасами. Небось он решил, если бандиты наедут, то деньги в кабинете или в спальне искать будут.
Небось он решил, если бандиты наедут, то деньги в кабинете или в спальне искать будут. К банкам с крупой не полезут. Только не подумал Сережа о вороватых горничных да, на свою беду, домой в неурочный час приехал. Прикинь, как он удивился…
– Откуда вы все это узнали? – только сумела спросить я.
Свин хмыкнул:
– Киса, у меня такие связи! И что теперь делать станем, Татьяна? Назад в клинику поедем? Да уж, тебе там очень обрадуются! Скрутят, к кроватке привяжут. Есть у них такие милые постельки, без матраса, а в деревяшке под спиной дырка!
– Зачем?
– А под нее ведерко ставят, – заржал Свин, – чтобы всякие вроде тебя в туалеты не просились.
– Я никого не убивала, ей‑богу, поверьте.
– Ты же ничего не помнишь, – издевался Свин, – ни своего имени, ни адреса, ни возраста…
– Да, это так, но я знаю, что не могла убить.
– Невысокая, коротко стриженная, светло‑русая, глаза голубые, худая, имеет шрам от аппендицита, – спокойно перечислил Семен.
Я схватилась за пижамные штанишки.
– Да есть у тебя отметина, – отмахнулся Свин, – не старайся, не верю, как говорил Станиславский.
Из моих глаз полились слезы.
– Я ничего, совсем ничего не помню, вообще.
– Тогда поехали в клинику.
– Не хочу!
– Да? Выбора‑то нет, киса.
У меня внезапно затряслась голова, по спине пробежал озноб, перед глазами сначала появилась серая сетка наподобие москитной, потом запрыгали разноцветные шары и стала медленно надвигаться темнота. Последнее, что я помню, был гневный вскрик Глафиры.
– Ну ты мерзавец, Свин!
В следующий раз я очнулась ночью, в окнах был беспросветный мрак. В углу большой комнаты горела лампа, на диване в круге желтого света сидела Глафира с журналом в руках. Я попыталась подняться и застонала – голова болела нещадно.
– Проснулась? – спросила Глафира, откладывая яркий томик. – Хочешь есть?
– Да, если можно.
– Пошли на кухню.
Пошатываясь, я добрела до огромного помещения, села на стул и стала смотреть, как Глафира роется в холодильнике.
– Сыр будешь? – спросила она.
Я кивнула.
– Ты не злись на Сеньку, – вздохнула певица, – хоть он и дикая свинья! Он тебе проверку устроил.
– В каком смысле?
– Ты, похоже, в самом деле Рыкова Татьяна, – пояснила Глафира, – убила Сергея Лавсанова, только не из‑за денег. Он к тебе полез, изнасиловать хотел, на кухне дело было, вот ножик под руку и попался. И потом, ты москвичка.
– Зачем же тогда Свин наврал? – удивилась я, впиваясь зубами в бутерброд.
– Он думал, что ты врешь, притворяешься беспамятной, – пояснила она, – решил, что в какой‑то момент не выдержишь и заорешь: «Все не так было». Но ты молчала, а потом в обморок упала. Теперь Свин в сомнениях.
– Я не вру!
– Похоже, нет, – кивнула Глафира, – совсем ничего не помнишь?
– Ну… я умерла в два часа ночи.
– Ой, расскажи, – подскочила Глафира.
Мы проговорили некоторое время, потом она зевнула, меня тоже потянуло ко сну.
Утро началось с короткого крика:
– Вставай!
Я быстро вскочила, пошатнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за стену.
– Молодец, – похвалил меня Свин, – вот она, зэковская выучка. Раз – и готово.
Я села на кровать.
– Я никого не убивала.