Свет, должно быть, зажжен, бросая перевернутое треугольное пятно на цветы и обои, просачиваясь сквозь абажур, чтобы коснуться ее кожи.
— Но ты ведь ни разу не сбежала, чтобы сделать мне больно, — сказал он.
— Так ты поэтому уехал? Чтобы причинить мнеболь?
— Опять же по привычке. Мне тут нечем гордиться. — Он взялся за телефонный шнур и стал крутить его в пальцах; ему хотелось прикоснуться к чему-то вещественному, раз он перенес себя на двести пятьдесят миль на север и не мог прикоснуться к ней. Он сказал: — Хелен, этот проклятый галстук нынешним утром…
— Дело было не в нем. Он стал лишь поводом. И ты это знал. Я не хотела в этом признаться.
— В чем же тогда?
— В страхе.
— Перед чем?
— Перед еще одним шагом вперед, как я полагаю. Я боялась, что буду любить тебя еще больше, чем в тот момент. Что ты займешь слишком много места в моей жизни.
— Хелен…
— Я могу легко раствориться в любви к тебе. Но пока не знаю, хочу ли.
— Что может быть лучше любви?
— Но вслед за любовью приходит печаль. Когда это случится, никто не знает. Но случится непременно. Это лишь вопрос времени. Я и пытаюсь понять: нужна ли мне печаль и в какой пропорции. — Он представил, как ее пальцы легли на ключицу — жест самозащиты. — А печаль сродни боли. Разве это не ужасно? Поэтому я боюсь тебя.
— Ты должна мне доверять, Хелен, если мы хотим продвинуться дальше.
— Понимаю.
— Я не принесу тебе горя.
— Не нарочно. Конечно. Я хорошо это понимаю.
— Что же тогда?
— Я боюсь потерять тебя, Томми.
— Не потеряешь. С какой стати? Почему?
— По тысяче причин.
— Из-за моей работы?
— Из-за тебя самого.
Он почувствовал, как его уносит прочь, главным образом от нее.
— Значит, дело все-таки в галстуке, — сказал он.
— В других женщинах, — уточнила она. — Но больше всего в каждодневных тревогах, в самой жизни, в том, как люди трутся друг о друга и преждевременно теряют свои лучшие качества. Я не хочу этого. Не хочу проснуться однажды утром и понять, что разлюбила тебя еще пять лет назад. Не хочу поднять глаза от тарелки и увидеть на твоем лице разочарование.
— Ты права, Хелен, риск, разумеется, есть. Причина — недостаток доверия. Впрочем, одному Богу известно, что нас ждет, раз мы даже не можем съездить вместе на Корфу.
— Мне очень жаль, что так получилось. Из-за меня. Я была утром не в себе.
— Но сейчас ты свободна от этого.
— Я не хочу. Не хочу быть свободной от этого. Свободной от тебя. Не хочу, Томми. — Она вздохнула. Ему послышалось в ее вздохе сдерживаемое рыдание. Правда, насколько ему известно, Хелен рыдала только один раз в жизни — в двадцать один год, когда ее мир разлетелся на куски по вине автомобиля, за рулем которого сидел он сам, — и он всерьез сомневался, что она стала бы рыдать из-за него еще раз. — Как мне хочется, чтобы ты был здесь.
— Мне тоже.
— Может, вернешься? Завтра?
— Не могу. Дентон не говорил тебе? Тут довольно запутанное дело.
— Значит, я буду тебе мешать?
— Нет, конечно. Только ничего не получится.
— А когда-нибудь получится?
Вот это вопрос. Всем вопросам вопрос. Он взглянул на пол, на грязь на свих ботинках, на ковер с каким-то нелепым узором.
— Не знаю, — сказал он. — Тут черт-те что. Я не могу просить тебя совершить прыжок в пустоту.
Я не могу гарантировать, что тебе тут понравится.
— Значит, никто не может.
— Да, если говорит правду. Мы не можем предсказывать будущее. Только использовать настоящее, чтобы оно вело нас, полных надежды, в нужном направлении.
— Ты веришь в это, Томми?
— Всем сердцем.
— Я люблю тебя.
— Я знаю. И потому верю.
— Убирайся отсюда. Убирайся, — крикнула мать. Мэгги не пошевелилась. Тогда мать подскочила к столу и выдернула из-под нее табурет. — Ты слышала меня? Убирайся.
Голос был не мамин. Какой-то чужой, незнакомый. Как и весь ее облик, когда она стояла у раковины, набирая в пригоршню воду и выплескивая ее на кофту. Казалось, ей трудно дышать. Наконец, прикусив губу, она начала стаскивать кофту.
— Мама, — позвала Мэгги тихонько.
— Убирайся. Я не хочу тебя видеть, — последовал ответ.
Она поплелась в серое утро, забилась в угол автобуса и так просидела всю дорогу до школы. За день постепенно пришла в себя и смирилась с создавшейся ситуацией, обдумывая, как ей быть дальше. Раз мама хочет, чтобы она ушла, она уйдет.