Роман Андреевич как раз покидал двор. – Ромка твой хоть и без царя в голове, но жутко хитрющий, ему ничего не стоит занять позицию где‑нибудь по соседству, чтоб хорошо просматривалась дверь подъезда, и выследить нас.
– Что же делать? – испугалась я, перспектива сидеть целый день на чердаке меня совершенно не прельщала.
– Пойдем через третий подъезд, – скомандовала Женька, – и сразу в кусты.
– Какие кусты? – Не знаю, что на меня нашло в тот день, но соображала я в самом деле неважно.
– Анфиса, соберись! – рявкнула подружка. – Кусты рядом с подъездом, уходим через парк. В гараж за тачкой заходить нельзя, он нас там может перехватить, значит, будем прорываться к остановке.
– А что потом, Женечка? – проблеяла я.
– Потом я еще не придумала. За мной. Чихая от поднятой нами пыли, мы прошли к третьему подъезду и выбрались на лестничную клетку. Немного поглазели в окно, впрочем, без всякого толка, после пятиминутной подготовки, покинув подъезд, юркнули в кусты и что есть духу припустились к остановке.
Ромкиной машины видно не было, это меня успокоило, я перестала втягивать голову в плечи и даже рискнула спросить:
– Куда теперь?
Женька, сидя в тени афишной тумбы, размышляла никак не меньше пятнадцати минут.
– Ни к кому из девчонок тебе нельзя. Найдет. Слушай, Людка говорила, что у нее родители на Дачу укатили, на все лето.
– Говорила, – кивнула я.
– Вот и отлично. Значит, квартира пустует, у нее и спрячемся.
– Тебе‑то чего прятаться? – с легкой обидой заметила я.
– Если Ромка меня поймает, я могу проболтаться, – мрачно заметила Женька. – У каждого человека есть запас прочности. Свой я еще не проверяла, и, честно говоря, даже не хочется, если будут допрашивать с пристрастием, боюсь, могу не выдержать.
– Кто тебя будет допрашивать? – перепугалась я.
Женька задумалась, потом махнула рукой и заявила:
– Звони Людке на работу. Людка поначалу нам обрадовалась, потом растерялась, а затем начала волноваться.
– Да что случилось‑то? – испуганно воскликнула она, Женька отобрала у меня трубку и начала излагать:
– Ромка вчера поколотил моих спонсоров, Анфиса на него сильно осерчала и решила наказать. Но ты же Ромку знаешь, если Анфиса вступит с ним в контакт, с его воспитанием очень скоро будет покончено, потому она должна держаться от него подальше. Мы тут прикинули: самое подходящее для этого место – квартира твоих родителей. Ромка о ней точно не знает. Мы укроемся там на пару дней.
Думаю, за это время в мозгах у него прояснится, он все осознает, а мы сможем вернуться домой.
– Хорошо, – согласилась Людка, – подъезжайте к пяти часам.
Мы трижды сказали «спасибо» и отключились, а потом загрустили. До пяти было еще довольно много времени. Поразмышляв немного, мы отправились в парк культуры и отдыха, где с приятностью провели часа полтора и даже смогли пообедать в кафе под открытом небом.
– У Ромки твоего совещаний не намечается? – некоторое время сосредоточенно над чем‑то поразмышляв, спросила Женька.
– Завтра, в девять утра, – пожала я плечами, гадая, зачем ей Ромкино совещание.
– Это хорошо. Мне на работу прорваться надо. Предупредить, чтоб не ждали, и все такое. Еще и причину надо придумать… Хорошо бы творческую командировку.
– Думаю, ты преувеличиваешь. Не будет тебя. Ромка целыми днями выслеживать. А на звонки не отвечай, попроси кого‑нибудь брать трубку и спрашивать, кто тобой интересуется.
– Как же, и твоим Ромкой этот номер не пройдет, – покачала головой подружка.
– Как же, и твоим Ромкой этот номер не пройдет, – покачала головой подружка.
– Не драматизируй, – нахмурилась я, – он обзвонит всех наших и угомонится, будет названивать на мой сотовый, пока я не отвечу.
– А ты когда отвечать думаешь?
– Дня через два, – трезво оценивая свои силы, заявила я.
Но вскоре стало ясно – двумя днями никак не обойтись. К тому моменту Роман Андреевич развил бурную деятельность, буквально терроризируя моих подруг.
Когда позвонила Верка с рассказом, как Ромка ворвался к ней в магазин и учинил форменный скандал, я расстроилась. А после четвертого звонка уже пылала праведным гневом и поклялась, что подобные выходки очень дорого ему обойдутся, и увеличила срок до недели, а потом в приступе отчаяния и до двух недель. Тут Женька меня остановила, посоветовав не увлекаться.
Мы взяли такси и поехали к Людкиным родителям. Сама Людка поджидала нас, сидя на балконе. Она вручила нам ключи и уехала, так как торопилась в детский сад за дочкой, а мы с подружкой сели пить чай на кухне. Разговаривать мне не хотелось, и я по большей части молчала, время от времени односложно отвечая на Женькины вопросы.
– Чего нос повесила? – спросила она.
– А чему радоваться? Из дома я через балкон сбежала, и теперь у меня даже одежды нет.
– Я тебе свою одолжу, – осчастливила меня Женька, а я закатила глаза, демонстрируя бурный восторг и заодно пытаясь вспомнить, что из Женькиных вещей я могла бы надеть без того, чтоб самой себе не казаться чокнутой. Вкусы у Женьки такие, что облачиться в ее тряпки мог только человек совсем отчаянный.
Подружка с синим цветом волос чувствовала себя совершенно естественно, а одеваться предпочитала «оживленно», причем, до такой степени, что в глазах рябило.
В общем, жизнь не особенно радовала не только меня, но и Женьку. Мы попробовали смотреть телевизор – не помогало. Порылись в чужой библиотеке, в основном состоящей из любовных романов. Подружка выбрала «Джейн Эйр» и стала читать роман вслух. Наверное, ей стоило остановиться на другом произведении.
Вместо того чтобы отвлечься и на некоторое время забыть, с какой такой стати я сижу в чужой квартире и тоскую, я вдруг мысленно вернулась к нашей с Романом Андреевичем совместной жизни, и она мне показалась чистым сахаром. И чем дальше Женька читала, тем сахарнее она становилась, так что сам Роман Андреевич представлялся мне прекраснейшим молодым человеком без намека на недостатки, душевным, чутким и страдающим из‑за моей черствости и нежелания его понять. Я совершенно неожиданно заревела, потому что теперь сидение в чужой квартире казалось не только глупым, но и преступным (это ведь преступление – разбить сердце достойнейшему человеку), и Женька вдруг тоже заревела, обняла меня и сказала:
– Вот за что я люблю тебя, Анфиса, так это за чуткую душу: ты можешь переживать чужое страдание как свое. Не многие теперь на такое способны. – Подружка вздохнула и, давясь слезами, принялась читать дальше, а я заревела еще горше, потому что после Женькиных слов поднимать вопрос о возвращении к Роману Андреевичу было как‑то неловко.
Однако где‑то в половине двенадцатого, когда подуставшая Женька закончила чтение и начала готовиться ко сну, я пробралась в ванную с сотовым в кармане и, включив воду, чтоб подружка меня не слышала, позвонила домой.
Автоответчик моим голосом сообщил, что хозяева отсутствуют.
– Ромка, – позвала я, – возьми сейчас же трубку.
Ответом мне было молчание. Несколько обескураженная, я набрала номер сотового мужа и узнала, что он находится в зоне недосягаемости. Интересно, где эта самая зона. Забыв о конспирации, я точно фурия вылетела из ванной и завопила:
– Его нет дома!
– Естественно, – ничуть не удивилась Женька ни моему появлению из ванной, ни отсутствию Романа Андреевича.