Оставался вопрос: хочется ли ей провести еще год на улице, сделать десять-двенадцать тысяч снимков, пытаясь заглянуть за фасад вечно спешащего мира мобильных телефонов, зная, что истина не в них? Пусть даже она добьется своего, что хорошего это принесет ей в будущем? Пока ответа на этот вопрос она просто не знала.
Вздохнув, она положила снимки на стол. И снова, в который раз, задумалась над тем, не был ли выбор Чайны более верным. Коммерческая фотография кормила, одевала, давала крышу над головой. И при этом вовсе не обязательно была бездушным бизнесом. Хотя самой Деборе повезло, на ней не лежала обязанность кормить, одевать и давать кров кому бы то ни было, именно по этой причине она так жаждала приносить хоть какую-то пользу. Если уж ее вклад в экономическое положение семьи не имеет значения, то почему бы ей не попытаться внести свой вклад в жизнь общества в целом?
Но разве коммерческая фотография может в этом помочь, спрашивала себя Дебора. И к какой ее отрасли лучше обратиться? Снимки Чайны отражают, по крайней мере, ее интерес к архитектуре. Вообще-то она с самого начала хотела фотографировать именно здания, а делать это профессионально вовсе не означает продаться, как это было бы с самой Деборой, избери она более легкий путь и уйди в коммерцию. И даже если она решит продаться, что, черт возьми, она будет снимать? Дни рождения у малышни? Рок-звезд на выходе из тюрьмы? Тюрьма… О господи.
Дебора застонала. Уткнув голову в ладони, она закрыла глаза. Какое значение имеет все это по сравнению с тем, что случилось с Чайной? С той самой Чайной, которая заботилась о ней там, в Санта-Барбаре, когда ее забота была ей необходима.
«Я видела вас вместе, Дебс. Расскажи ему все как есть, и он примчится к тебе следующим же рейсом. И наверняка сделает тебе предложение. В душе он уже его сделал».
«Нет, я так не хочу, — ответила ей Дебора. — Как угодно, только не так».
И тогда Чайна сделала все, что требовалось сделать. Отвезла ее в нужную клинику. А когда все кончилось, осталась возле ее кровати, так что Дебора, открыв глаза, увидела Чайну, которая просто сидела рядом и ждала. А потом сказала: «Привет, девочка» с такой добротой, что Дебора подумала: сколько бы она ни прожила еще на свете, никогда больше не будет у нее такой подруги.
Та дружба призывала ее к действию. Она не могла допустить, чтобы Чайна думала, будто осталась совсем одна, — во всяком случае, не навсегда. Но вопрос «что делать?» оставался, ведь…
Где-то за дверью скрипнула половица. Дебора подняла голову. Скрип повторился. Она встала, пересекла комнату и распахнула дверь.
В рассеянном свете фонаря, все еще горевшего на улице в этот ранний час, Чероки Ривер стоял у обогревателя и снимал с него свой пиджак, который Дебора повесила накануне сушить. Его намерения показались ей очевидными.
— Ты что, уходишь? — недоверчиво спросила Дебора.
Чероки стремительно обернулся.
— Господи, как ты меня напугала! Откуда ты взялась?
Дебора кивнула на открытую дверь кабинета, где на столе горела лампа, а на высоком потолке плясали отблески газового пламени в камине.
— Я рано встала. Смотрела свои старые фотографии. А ты что делаешь? Куда-то собрался?
Он переступил с ноги на ногу, характерным жестом провел рукой по волосам и показал на лестницу и верхний этаж.
— Не спалось, — сказал он. — Я нигде не смогу спать, пока не отправлю на Гернси кого-нибудь, кто сможет помочь. Вот я и подумал, может, посольство…
— Который сейчас час?
Дебора взглянула на свое запястье и обнаружила, что забыла надеть часы. На часы в кабинете она тоже не глядела, но по темноте за окном, которая от непрекращающегося дождя казалась только гуще, поняла, что было вряд ли намного больше шести.
— Посольство еще не открылось.
— Посольство еще не открылось.
— Я подумал, там, наверное, очередь. Мне надо быть первым.
— Ты и будешь, даже если задержишься выпить чаю. Или кофе, как захочешь. И что-нибудь поешь.
— Нет. Ты и так достаточно сделала. Пустила меня переночевать. И не просто пустила, а пригласила! Да еще супом накормила, и все остальное тоже! Ты меня очень сильно выручила.
— Рада это слышать. Но сейчас ты все равно никуда не пойдешь. Смысла нет. Я сама отвезу тебя в посольство чуть позже, и ты будешь первым в очереди, если тебе так этого хочется.
— Ноя не хочу, чтобы ты…
— А тебе и не надо хотеть, — твердо сказала Дебора. — Я не предлагаю. Я настаиваю. Так что оставь свой пиджак в покое и пойдем.
Казалось, Чероки на мгновение задумался: он посмотрел на дверь, через стеклянные панели которой сочился свет. С улицы доносился непрерывный стук дождя, и, словно в довершение неприятностей, поджидавших его за дверью, откуда-то с Темзы налетел мощный порыв ветра, от которого, словно от удара боксерского кулака, затрещали ветки сикомора рядом с домом.
Нехотя он сдался:
— Ну хорошо. Спасибо.
Дебора повела его вниз, на кухню. Пич выглянула из корзинки и заворчала. Аляска, уже занявший свой дневной наблюдательный пост на подоконнике, оглянулся, моргнул и продолжал рассматривать рисунки, которые оставлял на окне дождь.
— Ведите себя как следует, — предупредила их Дебора и усадила Чероки за стол, где его внимание сразу привлекли многочисленные шрамы от кухонных ножей и круги от раскаленных сковородок.
Дебора снова поставила согреть воды и достала из старинного буфета чайник для заварки.
— Я сделаю тебе завтрак. Когда ты в последний раз ел нормально? — Она посмотрела на него. — До вчерашнего вечера, разумеется?
— Ну вот, суп.
Дебора неодобрительно фыркнула.
— Если ты будешь падать от голода, Чайне это не поможет.
Она достала яйца и бекон из холодильника, помидоры — из корзины рядом с раковиной, а из бумажного пакета, который вместе со всякой хозяйственной всячиной хранил в углу у двери ее отец, вынула грибы.
Чероки встал, подошел к окну над раковиной и протянул руку к Аляске. Кот понюхал его пальцы и, царственным движением склонив голову, позволил почесать себя за ушами. Оглянувшись через плечо, Дебора увидела, что Чероки внимательно разглядывает кухню, словно хочет запомнить каждую мелочь. Она проследила за его взглядом, надеясь увидеть давно примелькавшиеся предметы по-новому. Аккуратные пучки сушеных трав, развешанные по кухне отцом; кастрюли и сковородки, которые сверкали со стен медными донышками, словно маня протянуть за ними руку; старые истертые плитки пола и буфет в углу, хранивший в своих недрах все, что угодно: от блюд для сервировки стола до фотографий племянниц и племянников Саймона.
— Классный у вас дом, Дебс, — сказал Чероки тихо.
Для Деборы это был просто дом, в котором она жила с детства, сначала как дочь овдовевшего дворецкого, незаменимого помощника и правой руки Саймона, потом, очень недолго, как любовница Саймона и, наконец, как его законная жена. Она хорошо знала все сквозняки этого жилища, его проблемы с водопроводом и злилась на нехватку розеток. Для нее это был просто дом. Она сказала:
— Он старый, в нем дует из всех щелей, и вообще с ним ужасно много хлопот.
— Да? А по мне, это настоящий особняк.
— Правда? — Вилкой она положила на сковородку девять ломтиков бекона и поставила жариться под решетку. — Вообще-то он принадлежит всем Сент-Джеймсам. Но когда Саймон поселился в нем, дом был в ужасном состоянии. В стенах жили мыши, по кухне шастали лисы. Саймон с моим отцом два года потратили на то, чтобы сделать его обитаемым.