Но Джордан возразил, что это не щедрость, так как он сможет заработать еще больше денег, а его жена и ее муж не
смогут.
- Ты бы не подумал, видя меня за игрой, - сказал Джордан, - но меня считали великим бизнесменом. Я получал предложения работы со всей
страны. Если бы мой самолет не сел в Вегасе, я бы сейчас шел к своему первому миллиону долларов в Лос-Анджелесе.
Это была хорошая история, но для меня в ней было что-то не правдоподобное. Он был слишком хорошим парнем. Это все было слишком гладко.
Не вписывалось сюда, в частности, то, что, как я знал, он никогда не спал по ночам. Каждое утро я шел в казино нагулять аппетит к завтраку,
бросая кости. И я заставал Джордана за столом. Было видно, что он играл всю ночь. Иногда, устав, он шел к рулетке или в зал блэкджека. С каждым
днем он выглядел все хуже и хуже: терял в весе, а глаза его, казалось, наполнялись красным гноем. Но он всегда был вежлив и спокоен. И никогда
не говорил ни слова против жены.
Иногда, когда мы оставались с Калли наедине в холле или за обедом, Калли спрашивал:
- Ты веришь этому Джордану? Ты веришь, что парень может позволить бабе так себя подставить? А можешь ты поверить, когда он рассказывает о
ней как о благороднейшем создании?
- Она не баба, - возражал я. - Она была его женой много лет, матерью его детей. Она была скалой его веры. Он - пуританин старых времен,
выбитый из жизненной колеи.
Меня заставил говорить Джордан. Однажды он сказал:
- Ты задаешь много вопросов, а сам рассказываешь мало.
Он на мгновение остановился, как будто размышлял, действительно ли ему интересно задать вопрос. Потом он спросил:
- Почему ты так долго в Вегасе?
- Я писатель, - ответил я ему. И начал отсюда. То, что я издал роман, произвело впечатление на них обоих. Эта реакция меня всегда
забавляла. Но что их совсем удивило, так это то, что мне тридцать один год, и я сбежал от жены и троих детей.
- Я полагал, что тебе самое большее двадцать пять, - сказал Калли. - И ты не носишь кольца.
- Я никогда не носил кольца, - сказал я.
Джордан пошутил:
- Тебе не нужно кольца. Без него ты выглядишь виноватым. - По какой-то причине я не мог бы представить себе в его устах такой шутки, когда
он был женат и жил в Огайо. Тогда он счел бы ее грубой. Или, возможно, мыслил не так свободно, скорее всего так могла бы сказать его жена, и он
позволил бы ей это сказать, а сам бы сидел и радовался тому, что она могла так себя вести, а он не мог. В отношении меня это было нормально. Во
всяком случае, я рассказал им о своей женитьбе, и по ходу выяснилось, что шрам на моем животе, который я показывал, - это шрам от операции на
желчном пузыре, а не военная рана. В этом месте рассказа Калли рассмеялся и сказал:
- Ах ты, чертов художник!
Я пожал плечами, рассмеялся и продолжил рассказ.
Глава 5
Я не помню родителей. У меня нет истории жизни: нет дядюшек, нет двоюродных братьев и сестер, нет родного города, есть только один брат, на
два года старше меня. Когда мне было три года, а моему брату Арти - пять, нас обоих поместили в сиротский приют под Нью-Йорком. Нас там оставила
мать. Я не помню ее.
Я не посвятил в это Калли и Джордана, и Диану.
Я не посвятил в это Калли и Джордана, и Диану. Я никогда не разговаривал об этих вещах, даже с моим братом Арти, который мне ближе всех в
мире.
Поскольку это звучит патетически, а на самом деле это не так. Приют был милым, приятным, опрятным местом с хорошей школьной системой и
умным директором. Я чувствовал себя прекрасно, пока мы с братом Арти вместе оттуда не ушли. Ему было восемнадцать лет, и он нашел работу и
квартиру. Я сбежал к нему. Через несколько месяцев я от него ушел, наврал о своем возрасте и поступил в армию, чтобы сражаться на Второй Мировой
войне. А теперь здесь, в Вегасе, шестнадцать лет спустя рассказывал Джордану и Калли, и Диане о войне и о своей последующей жизни.
Первое, что я сделал после войны, это поступил на писательские курсы в Новую Школу Социальных Исследований. Все тогда хотели быть
писателями, как двадцать лет спустя все надеялись стать кинорежиссерами.
Мне трудно было найти друзей в армии. В школе было легче. Там же я встретился со своей будущей женой. Так как у меня не было семьи, кроме
старшего брата, я проводил много времени в школе, болтаясь по кафетерию вместо того, чтобы возвращаться в свои одинокие комнаты на Гроув-Стрит.
Это было весело. Часто мне везло, и я уговаривал какую-нибудь девушку пожить со мной несколько недель. Парни, с которыми я подружился, все после
армии, говорили на моем языке. К сожалению, все они интересовались литературной жизнью, а я нет. Я просто хотел стать писателем потому, что
всегда выдумывал истории. Фантастические приключения, отгораживающие меня от мира.
Я обнаружил, что читаю больше других, больше даже чем аспиранты, специализирующиеся по английскому языку. Мне больше нечего было делать,
хотя я всегда играл. Нашел тотализатор на Истсайде у Десятой улицы и каждый день ставил на игры с мячом, футбол, баскетбол и бейсбол. Я написал
несколько рассказов и начал роман о войне. Я познакомился со своей будущей женой на занятиях по рассказу.
Она была крошечной ирландско-шотландской девушкой с большим бюстом и большими синими глазами и очень, очень серьезно ко всему относилась. У
нее не было возможности судить меня, так как я еще не представил свой рассказ на занятиях. Она читала собственный рассказ. Я был удивлен, так
как рассказ был очень хороший и очень забавный. Он был о ее ирландских дядюшках-пьяницах.
Когда рассказ закончился, весь класс набросился на нее за поддержку стереотипа, что ирландцы пьют. Ее милое личико исказилось обидным
недоумением. Наконец, ей дали возможность отвечать.
У нее был красивый мягкий голос, и она жалобно сказала:
- Но ведь я выросла среди ирландцев. Все они пьют. Разве это не правда? - Она сказала это преподавателю, который также оказался ирландцем.
Его звали Мелони, и он был моим хорошим другом. Хотя он и не показывал этого, но в настоящий момент был пьян.
Мелони откинулся на стуле и торжественно сказал:
- Не знаю, сам я из Скандинавии. - Мы все засмеялись, а бедная Валери склонила голову, все еще сконфуженная. Я вступился за нее, потому что
счел рассказ хорошим, хотя знал, что она никогда не станет настоящим писателем. Все в классе были талантливы, но лишь немногие обладали энергией
и желанием пройти далекий путь, посвятив свою жизнь писательству. Я был одним из них, и чувствовал, что она к ним не относится. Секрет был
прост. Писательство было единственной вещью, которой мне хотелось заниматься.