Соседка ушла. Я снова обратился к Полине Александровне:
— Прошу вас… Извините за беспокойство… Прошу вас рассказать все, что вы знаете о Сергее Сергеевиче. О том, как он исчез…
— Нет, нет, не произносите этого слова! Он просто ушел… ушел из этого дома.
— Ушел? Давно?
Сразу я почувствовал всю бестактность моего восклицания, смутился и смолк.
Булай помедлила, словно собираясь с духом, и сказала:
— Простите, как вас зовут?
Я назвал себя.
— Так что же, Григорий Александрович, привело вас сюда? Ведь Думчева все забыли.
— Совсем случайно я услышал один рассказ, который приблизил меня к судьбе Думчева. Но, прошу, пока не спрашивайте ни о чем.
— Хорошо, я вам верю. Когда-то очень давно меня прозвали невестой Сергея Сергеевича. Ах, разве вы теперь можете себе представить, вообразить, как когда-то глухой провинции забавлялись скучающие люди! Однако дело не в этом. Я сейчас думаю о том, как лучше рассказать вам о Думчеве. Не знаю, с чего начать: с того ли, в какой необычной обстановке увидела его в первый раз, или просто о встречах и разговорах с ним.
— Если можно, расскажите все по порядку.
— Но отложите же свое вечное перо! Нельзя же спокойно рассказывать, вспоминать, когда каждое слово записывают.
Я послушно спрятал авторучку и блокнот в карман, уселся поудобнее в кресло и приготовился слушать.
— Итак, это было давно… — начала Полина Александровна.
За дверями послышался шум.
— Не обращайте внимания, это Гибралтар передвигает мебель и снова подметает чистый пол у моих дверей.
— Но почему Гибралтар?
— Так я окрестила соседку Авдотью Васильевну за то, что мимо ее глаз, как кораблю мимо Гибралтара, незаметно не пройти. Всякий будет досконально изучен. Она всегда всего боится.
— Итак, это было давно… — повторил я.
— Да, давно, — повторила Полина Александровна. — Мне было тогда семнадцать лет. Я помню тот день, тот час и даже ту минуту, когда я впервые увидела Сергея Сергеевича Думчева. Это было на заре воздухоплавания. Нет, правильнее сказать так: перед самой зарей воздухоплавания… День был воскресный, девятое июня. Была ярмарка.
Старая, седая женщина говорила, а я забыл, что она стара. Уже не видел, что она седа. И уже не верил, что все это было так давно. Точно огонь ее несбывшихся мечтаний сжег эти десятилетия. Прошлое вернулось. Я его увидел, услышал…
Вот ярмарка. Южная ярмарка под полуденным солнцем. Шумная, пестрая, звонкая и нарядная.
Проснешься, откроешь ставни, распахнешь окно — и гудит-звонит ярмарка вовсю, шумит людской толпой, пестрит, мелькает яркими платками и юбками баб, гудом гудит и оглушает криком, ржанием, блеянием и мычанием.
А в лавках и ларьках, наспех сколоченных из свежевыстроганных досок, разметались на солнце, блестят и пышут буйными красками ленты, ситцы, платки, бусы, сливаясь и переливаясь в яркие полосы.
Тесно, не пробраться!
Со скрипом вертится-крутится карусель под стон шарманки, под визг девиц, сидящих в размалеванных колясочках, под свист восседающих на деревянных резвых конях парней — веселых, насмешливых парней в картузах, залихватски заломленных набекрень.
Тесно!
Едва-едва пробираясь под возами продавцов и между ног покупателей, нюхая землю и поджав хвост, ищет своего хозяина дворовая собачонка. Но где там! Сидит он где-нибудь в кабаке. Парень-гармонист ткнул ее ногой. Собачка взвизгнула, сжалась, подобрала хвост, кинулась под воз и снова пошла пробираться дальше.
Тянут слепые певцы песню. Песню однотонную и протяжную. Когда она началась? Когда кончится? Неизвестно.
Когда она началась? Когда кончится? Неизвестно. Их ведет, расталкивая толпу, мальчуган, протягивая рваную шапку, белобрысый, остроносый, с хитрыми глазенками. А они идут за ним, положив друг другу руки на плечи, высоко подняв к небу бесстрастные лица.
И вслед за ними легко и вольно идет цыганка с накинутым на одно плечо пестрым с бахромой платком, увешанная бусами, бренча монистами, сверкая огромными полукруглыми серьгами, слегка поводя плечами, идет меж возов и лавок, хватая за руки то одного, то другого, и скороговоркой заверяет: «Позолоти ручку, погадаю — судьбу расскажу!»
А солнце все выше и выше, все жарче и жарче. Все шумнее и люднее южная ярмарка.
И вдруг откуда-то издалека долгий, протяжный крик: «Летит! На небо летит человек!»
Крик потонул в шуме и грохоте базара. Никто не обернулся и не отозвался. Базар продолжал гудеть.
Какой-то человек в чуйке и в картузе с блестящим козырьком вскочил на воз и замахал руками.
«Братцы! — кричал он, стоя на возу. — Братцы, глядите! Глядите, что делается на вышке!» «Где, где?»
«Вон на вышке! С вышки человек полетит!» «На небо полетит человек!»
И толпа, нестройная, любопытная, жадная до зрелищ, кинулась к видневшейся на холме вышке.
На широком помосте вышки лежал снаряд, похожий на огромную стрекозу. Рядом с этим снарядом стоял молодой человек и поправлял какие-то длинные ремни на снаряде.
Он был в косоворотке и в черном плаще-крылатке. Бледное лицо, длинные нервные пальцы, губы сжаты, а когда он выпрямился, то глаза его сосредоточенно устремились куда-то далеко через головы обступивших помост людей.
Странен, непонятен и очень одинок был этот человек на крикливой, нарядной южной ярмарке. Он, видно, был так занят своим снарядам, что не замечал всего, что делалось вокруг.
Хозяин-предприниматель, построивший на холме вышку, получал по пятачку с каждого входящего за изгородь.
Огороженное место вокруг вышки густо заполнялось народом.
Хозяин поднялся на несколько ступенек вышки и возгласил:
— Почтеннейшие дамы и господа! Сейчас человек на небо полетит. Сами своими собственными глазами увидите. Так не угодно ли за спою плату вопросики задавать этому человеку? Как-никак, от нас и небо человек отбудет и обратно к нам прибудет!
Предприниматель вытер блестящую лысину красным клетчатым платком.
Из толпы послышались голоса — обращались к человеку на вышке:
«Назовись: кто ты такой?»
«Личность какая?»
«Промысловое свидетельство? Веры какой?»
«Раз на небо летит — так веры какой?»
«Я Сергей Сергеевич Думчев! Русский», — отвечал молодой человек.
«Ну, лети!» — сказали в толпе.
Человек, назвавшийся Думчевым, снял крылатку и продолжал возиться у снаряда.
«Уважаемая публика! — обратился хозяин к Толпе. — Терпение! Лишь пять — десять минуточек — и полетит!..»
— Я стояла недалеко от вышки, — продолжала свой рассказ Полипа Александровна, — и видела, как дрожали руки Думчева. Беспокойство, волнение, испуг охватили меня. Ведь вышка высокая! Неужели они все здесь не понимают, что он, этот смельчак, сейчас разобьется?
«Отговори, отговори его от полета!» — упрашивала я брата-студента.
Учился он в политехническом. Знаете, такие красивые эполеты на синей тужурке. Он очень хорошо разбирался в технических делах. Всюду брат сопровождал меня. Как давно это было! Я тогда носила широкую соломенную шляпу. У меня была длинная русая коса.
«Коллега! — крикнул брат изобретателю. — Не помочь ли вам?»
И он стал взбираться на вышку.