-- Знакомьтесь,Всеволод Владимирович, это Викентий ИсаевичРат,наш
сотрудник, -- сказал Иванов. -- Лондон у нас оборудован неподалеку в стране,
какговорится, доверяй, нопроверяй. Незаподозрили игру? Как язык нашего
Макгрегора?
-- Блестящая работа, -- ответил Исаев. -- Поздравляю.
Сказать ли им про трамвайный перезвон, которыйудивил меня,когда они
гналина "военныйаэродром",подумал Исаев, илиприберечь? Видимо, стоит
приберечь, потомучтоуменя тогдатолько мелькнула теньподозрения,я
действительно верил, что попалк англичанам,я был слишком счастлив, когда
после этого ублюдка "никс фарштеен" и одеяла с клеймом теплохода"Куйбышев"
услышалоксфордскоепридыхание;слишкомстрашнобылоповерить,чтов
смрадный трюм меня бросили свои...
-- Честно признаться, -- сказал Рат и, словно мальчишкастав на колени
возле шофера, повернулся к Исаеву, -- я здорово волновался, когдашел к вам
на первую встречу.
--Встречей яопределяюмероприятие иного рода, -- усмехнулся Исаев,
завороженноразглядывая улицуГорького.--Вышли надопрос, анена
встречу.
-- Вопросс Лондоном, который вы определяликак "главный", --решен,
правда? -- спросил Иванов.
--Осталосьрешитьещедва,--ответилИсаев.Я помню.
--Акакназываетсяэтотпроспект? --спросилИсаев,когдаони
переехали мост, переброшенный через подъездные пути Белорусского вокзала.
-- Ленинградский, -- ответил Рат. -- Ведет к Химкинскому водохранилищу,
прекрасные пляжи, сосновый бор; трудящиеся отдыхают по воскресеньям.
-- Посмотрим? Иванов кивнул:
-- Рабочие новостройки посетим в следующий раз, у меня скоро совещание,
руководство не поймет, если я опоздаю.
-- Вы-- руководство,--Исаевусмехнулся,.--Таквасназывает
секретарь.
Иванов пожал плечами:
-- Штампы довольно быстро входят в обиход, вытравить их куда труднее...
Я должен быть у товарища Абакумова, он министр -- это и есть руководство...
-- Санкцию на свидание с женой и сыном дадите вы? Или руководство!
-- Это непростой вопрос, Всеволод Владимирович... Мы разделимего на
два этапа...
-- То есть?
-- С матерью вашего сына вы встретитесь в ближайшие дни, после того как
начнете писать сценарий... Стенограф Коля, видимо, неприятен вам, такчто я
попрошу подключитьсяк работе милого Макгрегора... Невозражаете, Викентий
Исаевич? -- не глядя на Рата, утверждающе спросил Иванов.
--Я с радостью,-- ответилтот.-- СМаксимомМаксимовичемодно
наслаждение трудиться, школа...
--Вы не спросилимоемнение, АркадийАркадьевич, -- сказалИсаев,
продолжая жадносмотретьна людей, шедших по проспекту,на очередивозле
троллейбусныхостановок,на витринымагазинов, немог скрытьвосхищения
стадионом"Динамо" (Иванов заметил:"Наш, мы строили")и повторил: -- Мое
мнение вас не интересует? *
-- Отводите Рата?
-- Отнюдь.
.. Я начну работать лишь после того, как получу свидание с...
женой... матерью моего сына... И с ним, Саней...
-- Договорились, --легко согласился Аркадий Аркадьевич. --Накидайте
пару страничекплана сценария, никакой конкретики, вероятия... Послеэтого
получите встречу. Еслипередадите наметку, встреча состоится на квартире...
Не напишете -- свидание в тюрьме.
-- В тюрьме... -- повторил Исаев.
--Подумайте, -- сказал Иванов. --Я понимаювашесостояние, ноне
торопитесь с окончательным ответом... Ваше постоянное недоверие к нам, своим
коллегам,можетобернутьсявсякогороданепредвиденнымитрудностями,
Всеволод Владимирович.
-- Я ответил, Аркадий Аркадьевич. Другого ответа не будет...
Под утро Исаев проснулся от истошноговопля; он вскочил с койки, потер
лицо;выл кто-то совсем рядом,скорее всего,в соседнейкамере; потом он
услышал крик; немец, голос знакомый, господи, это же Риббе -- тот, с которым
Макгрегор сводил его в "Лондоне".
-- Нет, нет, молю, не надо! Я согласен! -- вопил Риббе. -- Не надо!
-- А когда ты пытал коммунистов, о чем ты думал?! -- человек не кричал,
но говорил с болью, громко; потом забубнил переводчик.
--Яне пытал!Клянусь! Яникогданикогонепытал! Яработалв
картотеке, пощадите, молю!
Штурмбаннфюрера, видимо,вытаскивали из камеры, он хватался задверь,
сопротивлялся, потом ему заломили руки -- судя по тому, как он взвизгнул, --
и быстропотащили по коридору; крик его былслышенеще минуты три,потом
где-то хлопнула дверь, и наступила гулкая тишина...
Прошло ещечетыренедели; свидания небыло, на допросы невызывали:
прогулка, гимнастика,прикидки возможных партий, лицо Сашеньки в слезах,и
глаза сына -- в минуту прощания в Кракове, декабрь сорок четвертого...
Пороюонвпадал вотчаяние, но резко,презрительно даже,одергивал
себя: они только этого ждут.Всякое лишнеедвижениеможетлишьухудшить
положениетех, кого он любит.Его больше нет. Он кончен. Надобороться за
своих.
...Скрываемо все, кроме правды. Жаль, что ждать приходится века, но все
равно тайное всегда делается явным, хоть и разнотолкуемым, увы...
...Он то и деловспоминал свою последнюю встречу в Испании, в тридцать
седьмом,сАнтоновым-Овсеенко,Сыроежкиным,Малиновским,Орловым,
Смушкевичем, оператором Романом Карменом и старымзнакомым -- еще с Октября
семнадцатого --Михаилом Кольцовым; кромеАнтонова, который именно тогда и
сказал: "Приказановыжить", Кольцов наего, Исаева, вопрос, что происходит
дома,пожалплечами, усмехнулся:"Борьба естьборьба,онане исключает
эмоций", долго смотрел на Исаева сквозь толстые стекла очков, и в глазах ег0
метался то ли смех, то лиотчаяние; Жора Сыроежкин, ветеран ЧК, отвел его в
сторону и тихо сказал, что настоящая фамилия его адъютанта Савинков и что он
студент из Парижа. "Я постоянно чувствую себя перед нимвнеоплатном долгу
-- ведь его отца я брал на границе.