Пароль не нужен - Юлиан Семенов 10 стр.


Они подумать могут, что ты над законом, а не он над тобой. В трибунал пойдешь, товарищ.

Филиповский впервые за весь разговор вскинул голову:

– Ты как меня назвал, Павел Петрович?

– Я назвал тебя товарищем, – сказал Постышев.

Поднявшись, он сказал следователю:

– До суда отпустить. Возвращайся на работу, Филиповский. Ночью в городе двенадцать бандитских налетов зарегистрировано.

ГУБКОМПАРТ

За длинным столом, покрытым красным сукном, сидели комиссары Хабаровского укрепрайона. Выступал – весь в кожаном – комиссар стройбата, который

занимается понтонной переправой через Амур. Комиссар говорил хорошо, с выражением, только правда, по бумажке. Выступать умеет; где надо,

покричит, где надо, кулаком над головой взмахнет, а то вдруг на драматический шепот перейдет, что твой Шаляпин.

– Только смобилизовав свою стальную волю, – говорил он, – только подняв на должную высоту воспитательную работу, мы сможем взять светозарные

рубежи и добиться новых успехов. Ни для кого сейчас не секрет, что дела наши идут хорошо…

Постышев бросил реплику:

– Куда как лучше! Бойцы твоего батальона третий день без каши сидят.

– Это детали, Павел Петрович. А я беру вопрос шире, я его в целом беру, как говорится. Продолжаю. За последние два месяца мы провели около

сорока политбесед, охватив более девятисот сорока семи бойцов.

– Можно твой текст посмотреть? – попросил Постышев. – А то больно скоро говоришь.

Тот передал комиссару фронта текст. Павел Петрович неторопливо листал исписанные странички.

– Ты продолжай, товарищ, продолжай, – попросил он,

– Так ведь текст у тебя, Павел Петрович.

– А ты попросту говори, без текста.

Комиссар стройбата растерянно оглядел собравшихся и поднял над головой кулак:

– Белая гидра контрреволюции, оскалив свою волчью пасть, бряцает ржавым оружием проклятого империализма! Их свиное рыло пытается хрюкать возле

наших границ, угрожая счастью победившего пролетарьята! Не позволим!

Постышев спросил:

– Кому не позволим и что именно?

– Гидре, собственно говоря, не позволим.

– А какая она, гидра? С ногами? Или змееобразная? Ладно, садись, комиссар. Возьми свой доклад – липовый он. Я у твоих бойцов только что был.

– Можно мне, Павел Петрович? – спросил комиссар Особого амурского полка. – У нас вот какой вопрос: пока имеем передышку на фронте, помог бы с

учителями. Народ грамоты жаждет. Я полагаю, что грамотность – она главнейшее подспорье в борьбе за мировую революцию.

– Вопрос толковый. Завтра утром выделю тебе троих педагогов – приезжай и бери. Кто еще?

– Я. С бронепоезда «Жан Жорес».

– Давай, «Жорес».

– Так я прикидываю, Павел Петрович, что политработа может человека засушить, как бабочку в гербарии, если одни беседы про счастливое будущее

проводить, а при этом на глазах у бойцов отваливать военспецам по шестнадцать рублей золотом, не считая продовольствия.

Постышев прихлопнул ладонью по красному сукну, резко поднялся, зло посмотрел на моряка с «Жореса»:

– Фамилия твоя, как помню, Солодицкий? Так? Отвечаю. Я сегодня получил шифровку из Владивостока. Там американцы всех наших профессоров, ученых,

даже студентов к себе увозят, предоставляя им райские условия. Архивы скупают, библиотеки, за старые письма золото платят. А они счету денег

получше нашего учены. Почему они так поступают? Потому как понимают, что будущее – за наукой, за спецами. А кто же нас задарма будет учить

драться? Я? Могу тебя навыкам конспирации и подпольной полиграфии выучить.

А Клаузевицу и Мольтке не могу. Зато они могут. Тебе волю дай – ты и

Максима Горького на рубль суточных посадишь.

Постышев закурил и хмуро закончил:

– Прошу дальше. Только без трескотни, время цену знает. Давайте поговорим о том, как нас партизанщина мучает, что будем делать, как переводить

партизан в регулярные части. Это сейчас вопрос вопросов…

ШТАБ ФРОНТА

Шофер Ухалов спросил постышевского адъютанта:

– Можно в гараж ехать?

– Нет, комиссар кончит работать со сводками, и вы ему понадобитесь на вечер.

– Куда двинемся?

– К морякам.

– Это внизу, на берегу Амура?

– Да.

– А домой я успею съездить?

– Валяйте. Но не больше часа.

В дверях шофер столкнулся с женщиной в невероятно старомодном наряде.

– Мне нужен гражданин комиссар, – сказала она.

– А вы кто такая? – удивленно уставился на нее адъютант.

– Я френолог и поэтесса Канкова. Я изучила тайны мира и человека, я предсказываю будущее по зрачкам и морщинам на висках.

– Что, комиссару погадать хотите?

– Передайте комиссару, что я слушала его на учительской конференции; скажите ему, что я внучатая племянница писателя Карамзина, и покажите два

моих диплома – бестужевский и цюрихский.

Дама отошла к окну и села на стул. Адъютант с любопытством разглядывал хрустящие бумаги; шевеля губами, пытался прочесть латинские буквы, потом,

продолжая читать по слогам, снял трубку дребезжащего телефона и ответил рассеянно:

– Товарищ Постышев будет на флотилии ровно к девяти часам.

Опустив трубку, он сидел несколько мгновений в задумчивости над дипломами, а потом, свернув их в трубочку, ушел в кабинет комиссара. Через

мгновенье он вернулся и выкрикнул с порога:

– Гражданка, валяй к комиссару!

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Павел Петрович, – неужели вы впрямь карамзинская родственница?

– Будь я родственницей его кухарки, мне жилось бы значительно вольготней. Я пришла потому, что слышала ваше выступление сегодня в театре. Я два

дня ничего не ела. Вчера ваши солдаты выбросили меня из комнаты, и я ночевала под лестницей у дворника Васьки.

– Он что, мальчишка, этот дворник?

– Старик. А почему вас это интересует?

– Вы сказали, что дворника зовут Васька…

– Я могла сказать что угодно! Я посвятила жизнь тому, чтобы писать стихи, изучать древнюю философию и переводить греческих поэтов. А мне плюют в

лицо и говорят, что я недорезанная.

– Кто плюет в лицо?

– Ну, это метафора. Поймите, мир теряет разум, накопленный веками. Я смотрю в людские глаза и вижу там отблески далеких пожарищ и сумасшедшую

радость затаенного призвания двуногих – разрушения! Что вы делаете с планетой, комиссар?

– Мы проводим с ней эксперимент, – улыбнулся Постышев, – направленный на то, чтобы каждый Васька стал Василием. Адъютант сказал мне, что вы

гадаете?

– Дальняя дорога, трефовая десятка и богатый червовый король в казенном доме. Что делать? Когда приходит беда, люди ищут веры в чем угодно,

только не в правде. За ложь платят хлебом. Мне запретили лгать им, и я голодаю, а лгала я добро, поддерживала в людях веру, как могла…

– Значит, сами вы не верите гаданьям?

– Карточным – с большой осторожностью. А кабалистике – великой магии цифр – да. Вспомните иудейский «Зехер». Там говорится: «Горе человеку,

который не видит в Торе ничего, кроме простых рассказов и обыкновенных слов. Рассказы, записанные в Торе, лишь внешняя одежда закона.

Назад Дальше