Варваре Кондратьевне Рыбаковой было немногим боле шестидесяти. В былые времена она не без основания считалась записной красавицей. И хотя неуклонному ходу времени чувство прекрасного чуждо, вдова нашего генерала упорно отказывалась стареть. Во всяком случае, за те пятнадцать лет, которые мы были знакомы, я изменился куда больше, чем она.
-Добрый день, Саша! Рада вас видеть.
-Я тоже рад, тетя Варя. Куда едем?
-На Лубянку.
-Хорошо. Но сначала поколесим по городу, - киваю я, поворачивая ключ в замке зажигания.
-Хвост? - она спросила об этом спокойно, будто о чем-то будничном.
-Вполне вероятно. Во всяком случае, за домом следят, это точно. И телефон на прослушке. Ничего, покатаемся. На крайний случай нас подстрахуют Валера Пластун и Тагир.
Варвара Кондратьевна печально вздохнула.
-Очень жаль, что вас не было на кладбище. Вы же знаете, Николай Михайлович к вам очень тепло относился.
-Знаю. Но мы были на кладбище.
-Вот как? Я вас там не видела.
-Значит, мы хорошо работали. У нас сохранилась запись похорон, сделанная наружкой ФСБ.
-Понятно. Хотя, по правде сказать, непонятно ничего. С момента убийства моего мужа ФСБ старается держать под контролем каждый мой шаг.
-Вы уверены, что это было убийство?
-Я не секунды не сомневалась в этом, - Варваре Кондратьевне непросто давалось это видимое спокойствие голоса.
-Быть может ФСБ пытается найти убийцу? - подкинул я провокационный вопрос.
-Не думаю. Точнее уверена, что нет. Я полагаю, что дело было закрыто по их инициативе, - твердо произнесла Рыбакова.
-Хорошо. Давайте с самого начала. Как все было?
-Я ездила на рынок, - начала свой рассказ Варвара Кондратьевна. - Николай Михайлович сказал, что к нему должны прийти по какому-то важному делу.
-Кто и откуда? - перебил я.
-Некто Сухорук. Из контрразведки.
-Сухорук, Сухорук, - не знаю такого, - качаю головой я.
-Я тоже, - грустно произносит Варвара Кондратьевна, не отрывая глаз от трассы.
-Откуда вам известна эта фамилия?
-Он, видимо, договаривался с мужем заранее. Но у него наверняка что-то не складывалось со временем. Он перезвонил к нам за день перед смертью Николая Михайловича. Нас никого не было дома, и он оставил сообщение на автоответчике, что будет не в десять, а в одиннадцать. Кроме того, он как-то уже встречался с Колей. Не знаю, о чем они разговаривали, но моего мужа это сильно взволновало, - тихо произносит она.
-Вот как? Занятно. А где эта кассета?
-У меня.
-Даже так? Как же ФСБ до неё не добралась? - Я смотрю на неё с нескрываемым интересом. Вот что значит - старая школа.
-Представители ФСБ изъяли кассету, стоящую в автоответчике, но там уже была новая. Про эту я сама забыла. Она лежала в тумбочке. Вчера, когда Оксана принесла записку, начала собираться и случайно нашла, - дает простейшее объяснение Варвара Кондратьевна.
-Ладушки. Это уже что-то. Посмотрим, кто такой этот Сухорук. Простите, я вас перебил. Вы начали рассказывать об убийстве Николая Михайловича.
-Я возвращалась без десяти двенадцать, - продолжает она.
-Это точно?
-Сашенька, не забывайте, где я работала.
-Я помню.
Такое не забывается. В молодые годы Варвара Кондратьевна была шифровальщицей, там-то её и заприметил наш генерал. Впрочем, в те времена он, кажется, ещё был капитаном.
-Убийство произошло за несколько минут до этого. Соседка поднималась по лестнице, услышала выстрел, - четко, словно докладывая, произносит бывшая сотрудница резидентуры.
-Понятно. Милицию вызывала она?
-Она. Бросилась вниз, и с поста позвонила в райотдел, - рассказывает Варвара Кондратьевна.
-Вниз?
-Конечно. Вы же знаете, дом у нас ведомственный. Внизу сидит сержант.
-Ага, то есть она отсекала стрелявшему путь к отступлению.
-Именно. Вскоре пришла я. Увидев, что Николай Михайлович убит, я позвонила Одинцову. В следственный отдел.
-Да, я знаю.
-Он прислал своего человека. Его зовут Стрельцов Андрей Игнатьевич. Очень приятный молодой человек. Вот вам, кстати, его телефоны: рабочий и домашний.
Варвара Кондратьевна протянула мне листок бумаги, исписанный черной шариковой ручкой. Я не считаю себя светилом в области графологии, но человек, писавший на этом листе, явно обладал широкой душой. И, скорее всего, твердым характером.
-Он приехал практически одновременно с милицией…
Я удивленно поглядел на свою собеседницу. Судя по тому, как близко находился дом Рыбакова от райотдела милиции, и как далеко от Генпрокуратуры, сотрудники внутренних органов должны были идти прогулочным шагом, а этот самый Стрельцов не иначе, как лететь на вертолете.
-Старший лейтенант милиции в присутствии понятых и представителя ФСБ осмотрел место происшествия и констатировал самоубийство.
-Гм. Это, в общем-то, не их дело. Здесь решает судмедэксперт. Странно, но в целом не выбивается из ряда странностей, которыми окружено наше дело. А что этот самый следователь?
-Он заявил, что располагает фактами, говорящими о том, что эта смерть самоубийством быть не может.
-Очень хорошо. И что это за факты?
-Я у него не спрашивала. Лучше вы это сделайте сами. Но одно я могу сказать точно: револьвера, из которого «застрелился» Николай Михайлович, в доме никогда не было.
Да, это было именно так. Николай Михайлович Рыбаков был большим любителем и знатоком огнестрельного оружия. Его коллекция насчитывала несколько десятков стволов. Здесь были и американские кольты, и итальянские «Беретты», и чешские «ЧЗ», и красавец «Маузер» в деревянной кобуре. Был и наган, но другой модели. Старый, с вырезным окошечком на барабане. Много чего было в коллекции генерала Рыбакова. Пластиковый пистолет «Глок-17», короткоствольный «Вальтер», принадлежавший некогда Шелленбергу, и свой именной «Браунинг». Но револьвера, с помощью которого он якобы решил свести счеты с жизнью, там не было.
-Да. Мы это тоже заметили. Кстати, где сейчас этот револьвер?
-Генпрокуратура открыла дело, так что он приобщен в качестве улики.
-Понятно. А потом, стало быть, дело прикрыли…
-Увы. Одинцов перезванивал ко мне и сообщил, что таково решение генерального прокурора, - она грустно посмотрела на меня. - Несправедливо все это получилось.
Можно подумать, что где-то и когда-то с разведчиками поступали справедливо.