Пришел я потому, что вы мне нужны.
Кэрол потупилась, потом устремила взгляд на серые камни церковной стены.
– Нет, Джон, вы ошибаетесь.
– Выслушайте меня. Я не прошу вас сидеть и скучать за письменным столом. В Брэдфилде мне требуется нечто иное. Я намерен развернуть там операцию по борьбе с тяжкими преступлениями на общенациональном уровне. Для этого я создаю пару постоянных особых групп, которые будут заниматься только крупными делами и действительно опасными преступниками, настоящими «плохими парнями», а в периоды затишья прорабатывать безнадежные «висяки».
Она повернулась к нему и смерила его задумчивым острым взглядом:
– И вы полагаете, что я тот сотрудник, который вам требуется?
– Кэрол, я хочу, чтобы вы возглавили одну из этих особых групп. В этой области вы сильней многих. Ваш козырь – сочетание интеллекта с интуицией и солидный стаж работы в полиции.
Она потерла шею ладонью, в которой только что держала стакан, – ладонь оказалась приятно прохладной.
– Может, когда‑то я и была сильней многих, – возразила она, – но не думаю, что сохранила свои качества.
Брэндон покачал головой:
– Такие навыки не утрачиваются. Вы самый лучший детектив из всех, кто у меня работал. Даже если временами вы подходили к черте допустимого и были готовы переступить через нее, в итоге вы всегда оказывались правы. Так что мне нужен сотрудник с таким, как у вас, уровнем квалификации и чутья.
Кэрол уставилась на яркий иранский ковер габбе с длинным ворсом, расстеленный на полу, словно надеялась прочесть на нем ответ.
– Вы забываете, Джон, что теперь у меня появился довольно неприятный багаж.
– Подчиняться вы будете непосредственно мне. Никакой мелочной бюрократии. В группу войдут некоторые ваши прежние коллеги, знающие вас, помнящие, как вы блестяще работали, не склонные к скоропалительным выводам, основанным на сплетнях и полуправде, – Дон Меррик и Кевин Мэтьюз, люди, которые вас уважают.
Невысказанная мысль повисла в воздухе: нигде больше она не сможет рассчитывать на такой же прием. Это понимали они оба.
– Джон, это великодушное предложение. – Кэрол взглянула на него, в ее глазах читалась огромная усталость. – Но, по‑моему, вы заслуживаете лучшей участи. К чему вам проблемы со мной?
– Позвольте мне решать самому, – довольно резко заявил Брэндон – из‑под мягкости, которую он проявлял до сих пор, внезапно проступила его врожденная властность. – Кэрол, работа всегда была немалой частью вашей жизни. Мне понятно, почему вы не хотите возвращаться в информационный отдел – на вашем месте я бы тоже не приблизился к этим мерзавцам на пушечный выстрел, – но ремесло полицейского у вас в крови, это точно. Простите, если я позволю себе бестактность, но, на мой взгляд, вы не справитесь со своими проблемами, пока снова не окажетесь в седле.
Кэрол задумалась, прищурив глаза. Брэндон подумал, не зашел ли он слишком далеко, и уже ожидал получить заряд язвительной иронии, как прежде, хотя тогда он и был ее начальником.
– Вы уже обсудили это с Тони Хиллом? – неожиданно спросила она.
Брэндон не смог скрыть удивления:
– С Тони? Нет, я давно с ним не общался… больше года. Почему вы спрашиваете?
– Он говорит мне то же самое, – тихо пояснила она. – Вот я и подумала, что вы сговорились.
– Нет, это моя собственная идея. А ведь Тони неплохой психолог.
– Возможно. Только никто из вас не может знать, каково мне пришлось в эти дни. Я не уверена, что смогу и впредь жить по прежним правилам. Джон, я не могу принять решение прямо сейчас. Мне надо подумать.
Брэндон допил минералку.
Брэндон допил минералку.
– Думайте столько, сколько считаете нужным, – сказал он, вставая с дивана. – Если захотите обсудить детали вашей будущей работы, позвоните мне. – Он достал из кармана визитную карточку и положил на стол. Кэрол взглянула на нее так, будто ожидала, что кусочек картона мгновенно воспламенится. – В общем, дайте мне знать о вашем решении.
Кэрол слабо кивнула:
– Хорошо, Джон. Только до этого не включайте меня в свои планы.
В спецгоспитале «Брэдфилд Мур» никогда не смолкает назойливый гул. Правда, тебе не всюду разрешается ходить, но все фильмы и телешоу, которые ты смотрел, наводят на мысль, что, вероятно, тут есть и обитые мягкой тканью камеры, куда не проникает ни звука, вот только тебе придется приложить все свои актерские способности, чтобы туда попасть. Вопли, пена у рта, может, даже драка с санитаром – все такое. Впрочем, как ни заманчива мысль о тихом месте, где тебя ждет долгожданный покой и ты сможешь нормально слышать Голос, ты прикидываешь, что подобная выходка не улучшит твоих шансов на досрочное освобождение.
В первое время ты пытался заснуть, как только скрежет повернувшегося в замке ключа сигналил, что тебя заперли на ночь, но слышал вовсе не Голос, а лишь приглушенные разговоры, иногда вопли и рыдания, шарканье ног в коридоре – и больше ничего. Ты накрывал голову тощей подушкой, чтобы отгородиться от шума. Иногда помогало, но редко. Тебя пугал этот безликий шум, ты ждал, что дверь внезапно распахнется и к тебе войдет хрен знает кто. От недосыпания утром ты вставал раздраженным, глаза воспалялись и становились красными, руки дрожали, как у какого‑нибудь алкаша. Но хуже всего было то, что в таком измотанном и вздрюченном состоянии ты уже не мог настроиться на Голос, отвлечься от постоянного шумового фона.
Прошло несколько недель, жутких, просто адских, однако в конце концов твой неповоротливый мозг сообразил, что нужно стараться плыть по течению. Теперь, когда гас свет, ты лежал на спине, размеренно дышал и уговаривал себя, что все шумы – безобидная фоновая трескотня и не стоит обращать на них внимания. Тогда рано или поздно они пропадут, как статический треск в радиоприемнике, и оставят тебя наедине с Голосом. Ты повторял его послание, беззвучно шевеля губами, и переносился из палаты куда‑то… в какое‑нибудь хорошее место.
Это прекрасная штука. Ты можешь медленно проигрывать в мыслях постепенное восхождение на самые высокие пики в твоей жизни. Вот они – все перед тобой. Выбираешь жертву. Торгуешься насчет цены. Следуешь за ней к тому месту, которое намерен преобразить пролившейся кровью. Их тупое доверие – мямля Дерек безопасный клиент, его нечего бояться. И то выражение в их глазах, когда ты поворачиваешься к ним, держа в руке их самый страшный кошмар.
Одна беда: сколько ни пытайся вспомнить все точь‑в‑точь, никогда не дотягиваешь до финала. И все из‑за их глаз! В тот миг, когда до них наконец‑то доходит весь ужас, они делаются белей молока, а твоя рука туже сжимается на перце. Ты выгибаешь спину, бедра сами подаются вперед, губы растягиваются в оскале, наступает извержение. А потом ты слышишь Голос, торжественный и звучный, он хвалит за твою роль в очищении Вселенной.
Это самый высокий момент в твоем маленьком, съежившемся мире. Возможно, другие люди смотрят на это по‑иному, но ты ведь знаешь, как тебе везет. Сейчас тебе нужно только одно – выбраться отсюда, снова вернуться к Голосу. И больше ничего.
Он не помнит, когда впервые услышал Голос. Теперь ему стыдно, что тогда он не сразу его узнал, ему с трудом верится, что на это у него ушло столько времени. Ведь этот Голос отличался от других, звучавших вокруг каждый день.