Только одиннадцать так
называемых шахтинских саботажников были приговорены к смертной казни, шестеро были оправданы за то, что они точно сыграли роль, написанную для
них ОГПУ. Для большинства зрителей, присутствовавших на заседаниях суда, и читателей советских газет назидательная драма прошла вполне
убедительно: «классовый враг среди нас», состоящий в заговоре с контрреволюционерами за рубежом, был очень удобным козлом отпущения, на которого
можно было свалить все лишения, в противном случае ложившиеся на совесть руководителей страны.
(29) На апрельском 1928 года Пленуме Центрального Комитета Сталин поведал о крупном заговоре, в котором так называемое шахтинское дело было
лишь одним из звеньев.
"Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое.
Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют, и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается страна,
строящая социализм. Раньше международный капитал пытался свергнуть Советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка
провалилась. Теперь он пытается и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции, не
всегда явно, но вполне серьезно организуя саботаж, планируя всевозможные «кризисы» в той или иной отрасли промышленности, тем самым обеспечивая
возможность будущей военной интервенции. Все это неотъемлемая часть классовой борьбы международного капитала против Советской власти, о
случайностях не может быть и речи. " (30)
Те офицеры КГБ, с которыми Гордиевский беседовал спустя 50 лет после шахтинского процесса, признавали, что он был результатом шпиономании.
Однако во времена Гордиевского КГБ все еще не мог официально этого признать. Даже в секретных материалах КГБ, составленных в 1978 году под
руководством начальника Второго главного управления (контрразведка) Григория Федоровича Григоренко, говорится, без всяких на то оснований, что
шахтинское дело было настоящим заговором. (31) С приходом к власти Горбачева КГБ все еще продолжал настаивать на сталинской интерпретации
шахтинского дела 1928 года.
В рассекреченных материалах, опубликованных в 1979 году, говорится:
«Совершенно очевидно, что вредители, шпионы и диверсанты, которые выступили в конце 20-х годов единым антисоветским фронтом, представляли
серьезную угрозу для развития социализма и укрепления оборонной мощи нашего государства. Разоблачение этой враждебной подпольной организации
органами ОГПУ и его спецслужбами помогло партии и правительству сорвать планы международной реакции. » (32)
В 1928 году эта теория заговоров воспринималась чрезвычайно серьезно, по-видимому, даже большинством офицеров ОГПУ, которые фабриковали
доказательства для шахтинского процесса. Сталинская Россия пережила шпиономанию, которая охватила большинство европейских государств во время
Первой мировой войны. В первые недели войны в лондонскую полицию поступали доносы на «многие тысячи» так называемых немецких шпионов. Ни один из
этих доносов не имел под собой никаких оснований. «Шпиономания, - писал начальник столичной спецслужбы метрополии Бэзил Томсон, - приобрела
характер страшной эпидемии, которая сопровождается страшными галлюцинациями, не поддающимися лечению. » До конца войны некоторые министры и
часть общественности были убеждены в том, что срывы на производстве и другие происшествия, мешающие армии успешно вести военные действия, были
результатом заговоров и вражеской подрывной деятельности.
В нашумевшем в 1918 году уголовном деле по обвинению в клевете присяжных убедили в
том, что немецкая секретная служба располагала «черной книгой», в которой значилось 47 тысяч имен сексуальных извращенцев, в основном занимающих
высокие посты в Великобритании, которых шантажировали, с тем чтобы сорвать военные планы. (33)
В начале Второй мировой войны Европой вновь овладела шпиономания. В 1940 году после захвата немцами Франции и Нидерландов, Британию охватил
страх перед «Пятой колонной» вражеских диверсантов, который мало чем отличался от шпиономании времен Первой мировой войны. В докладе,
составленном в июне службой внутренней разведки, говорилось: «Истерия по поводу »Пятой колонны« приобретает опасные масштабы». Некоторое время
даже Уинстон Черчилль и его начальники штабов считали, что необходимо осуществить «самые жесткие меры» для того, чтобы покончить с
несуществующей на самом деле опасностью. (34)
Миф об огромных отрядах «Пятой колонны», который будоражил умы в западных странах во время войны, а также «охота на ведьм» времен холодной
войны, главным образом, за вымышленными коммунистами в Соединенных Штатах, возглавляемая сенатором Джозефом Маккарти, помогают понять, почему у
Сталина возникла навязчивая идея об антисоветской подрывной деятельности. Но сталинская «охота на ведьм» значительно отличалась как по форме,
так и по масштабам от того, что испытал Запад. Обеспокоенность Черчилля по поводу «Пятой колонны» вскоре прошла. Уже к концу 1940 года он
приходит к выводу, что «поиски ведьм» не приносят ничего, кроме вреда. Во время холодной войны американская администрация была не инициатором, а
скорее - одним из объектов маккартизма. Главным же «охотником за ведьмами» в Советском Союзе был сам Сталин.
В отличие от Запада, где количество жертв охоты за вымышленными шпионами и диверсантами в течение двух мировых войн и преследований
вымышленных коммунистов во время холодной войны исчислялись единицами, в Советском Союзе в 30-е годы вымышленные враги народа уничтожались
миллионами. Сталин и его пособники, использовав вымышленный шахтинский заговор, положили конец эпохе НЭПа, эпохи терпимости к буржуазным
интересам, и начали последовательное наступление на «классовых врагов», подрывающих экономику: буржуазных специалистов в промышленности и
кулаков (зажиточных крестьян) на селе.
Покончив с «левой оппозицией», Сталин присвоил себе ее радикальную политику коренного социалистического переустройства советской экономики.
Бухарин и «правая оппозиция», которые выступали за менее радикальную политику, основанную на компромиссе, а не на классовом конфликте, оказались
более простой мишенью, чем «левая оппозиция». В январе 1929 года Бухарин был выведен из состава Политбюро. Одной из главных причин, побудивших
сталинское руководство провести в течение следующего года ускоренную программу индустриализации в качестве основной части пятилетнего плана и
обязательную коллективизацию на селе, направленную на уничтожение «кулака как класса», было хроническое чувство неуверенности перед лицом
классовых врагов внутри страны и империалистов за границей. Обращаясь к Центральному Комитету в ноябре 1928 года, Сталин настаивал на том, что
выживание «социализма в одной стране» зависит от способности советской экономики обогнать Запад: «Или мы сделаем это, или нас раздавят». Он
повторил свои слова в феврале 1931 года:
«Одной из отличительных черт истории старой России было то, что ее постоянно били из-за ее отсталости.