Не верьте ничему обо мне, что увидите в печати!
Ким Филби"
Взгляды Гордиевского на Филби сильно отличались от того славного образа, который КГБ настойчиво насаждал в печати. Приехав в 1977 году в
отпуск в Москву, Гордиевский прослушал первое публичное выступление Филби в Центре перед аудиторией человек в триста. Филби говорил по-английски
и начал свою речь так: «Этот год особенный. Мы не только отмечаем шестидесятую годовщину Великой Октябрьской революции, но и пятидесятую
годовщину Советской федерации футбола. » В ответ раздались два взрыва смеха, сначала от тех, кто понимал по-английски, а потом от остальных,
слушавших перевод. Разоружив таким образом аудиторию, Филби принялся за тонкую, но очень язвительную критику КГБ, который нечутко обошелся с ним
в Москве, где он находился уже 14 лет. «За годы работы мне приходилось бывать в штаб-квартирах нескольких крупнейших разведок мира. И вот, после
четырнадцати лет пребывания в Москве, я наконец сегодня посетил и вашу. »
Во время своих эпизодических встреч с западными журналистами Филби изредка сетовал на КГБ за невнимание к его способностям, но никогда по-
настоящему не раскрывал того, как больно его это пренебрежение ранит.
Напротив, ему хотелось создать впечатление, что он крупная фигура в КГБ и имеет солидное звание. За несколько месяцев до смерти, в своем
последнем интервью Филлипу Найтли, он подтвердил слух о том, что ко времени своего приезда в Москву он уже имел звание полковника. Однако когда
Найтли чуть позже спросил его, дослужился ли он с тех пор до генерала, Филби дал уклончивый ответ. «Строго говоря, - сказал он, - в КГБ военных
званий нет, но я пользуюсь генеральскими привилегиями. » Филби прекрасно знал, что военные звания в КГБ есть (Гордиевский, к примеру, был
полковником к моменту своего побега), да и генералов там тоже хватает. (2) Но к глубокому своему огорчению, и до конца жизни Филби не поднялся
выше ранга «агента», хотя и был вполне обеспечен. Когда в январе 1963 года он появился в Москве, то был уверен, что получит высокое назначение в
Центре, но скоро с горечью убедился, что, несмотря ни на какие заслуги, западным агентам никогда не присваивали офицерского звания КГБ. Как и
Филби, все они оставались просто агентами. Так что до самой смерти, которая наступила в 1988 году, званием Филби оставалось лишь его кодовое имя
- агент Том.
Слишком поздно Филби понял, что КГБ никогда до конца не доверяет западным агентам. Когда он приехал в Москву, то его близкий друг Гай
Берджесс, на чью эксцентричную личную жизнь так досадовал и КГБ и, чуть раньше, британский МИД, совсем спился. Несмотря на свои настойчивые
просьбы, Филби так и не разрешили повидаться с другом при жизни. Берджесс умер в августе 1963 года.
Берджесс завещал Филби свою библиотеку, зимние пальто, кое-какую мебель да две тысячи фунтов. За самим Филби очень внимательно приглядывали
во время его поездок в соцстраны. Когда он собрался на Кубу, то его отправили морем специально для того, чтобы исключить малейшую возможность
побега через транзитный зал в аэропорту. В первые годы своего пребывания в Москве Филби удавалось забыть о разочаровании в череде постоянных
допросов, подробных описаний каждого работника британской разведслужбы, с которыми Филби общался, или любой операции, с которой тот
соприкасался, хотя бы косвенно.
Все это накладывалось на постоянную текучку. Кроме того, Филби предложили помочь в написании мемуаров лучшего из советских нелегалов в
послевоенной Великобритании, Конона Молодыя (он же Гордон Лонсдейл), вышедших на Западе в 1965 году, и подготовить собственные пропагандистские
мемуары, которые после долгих раздумий Центр все же решился опубликовать в 1969 году.
Кроме того, Филби предложили помочь в написании мемуаров лучшего из советских нелегалов в
послевоенной Великобритании, Конона Молодыя (он же Гордон Лонсдейл), вышедших на Западе в 1965 году, и подготовить собственные пропагандистские
мемуары, которые после долгих раздумий Центр все же решился опубликовать в 1969 году. Чтобы хоть как-то утешить Филби за отсутствие звездочек на
погонах, ему россыпью отвалили разных значков и наград от спецслужб стран советского блока, начав с ордена Ленина в 1965 году. Как он потом
похвастался Найтли, это соответствовало присвоению рыцарства в советском варианте. «Конечно, и рыцарства бывают разные, но орден Ленина
соответствует одному из лучших, » - заметил Филби.
Все же, когда период его допросов и интервью подошел к концу в 1967 году, Филби впал в глубокую депрессию, считая, что КГБ не оценил его
колоссального потенциала и способностей. С личной жизнью у него тоже не ладилось. Приехав в Москву, он завязал дружбу с Дональдом Маклином,
которого после Кембриджа видел всего пару раз и раньше почти не знал. Дружба эта кончилась в 1965 году, когда Филби оставила третья жена, а ее
место заняла Мелинда Маклин.
Все же через год и эта семейная лодка дала сильную течь. У Филби начались запои, во время которых он шатался по всей России и полностью терял
представление о времени и пространстве. В отличие от Маклина, который пьянством загнал себя в могилу (хотя и не так быстро, как Берджесс), Филби
спасла от неизбежного конца Руфа, «женщина, которую я ждал всю жизнь». Они поженились в 1971 году.
Контакты с Филби лишь убедили Гордиевского в принятом решении работать на Запад. Филби тщетно пытался убедить самого себя, что, глядя из окон
своей московской квартиры, он может разглядеть прочный фундамент будущего, краешек которого он увидал в Кембридже, как он позже писал в своих
мемуарах. (3) Для Гордиевского же, напротив, пропасть между мифом о справедливом советском общественном устройстве, который так вдохновил
выпускника Кембриджа Филби, и мрачной застойной реальностью брежневской России перейти было невозможно. Да и сам Филби иногда ощущал глубину
этой пропасти. Когда он метал стрелы в советскую систему, офицеры КГБ обычно отвечали: «Ну а я-то тут при чем?», чем вызывали взрыв негодования.
«Не при чем? Каждый советский человек при чем! Вы все тут при чем!» - кипятился Филби.
Хотя Центр и стремился к рекламе карьеры Филби на Западе, он неодобрительно отнесся к разглашению в 1979 году имени четвертого члена
«великолепной пятерки» - Энтони Бланта. В восьмидесятые годы КГБ с большой опаской следил за шумной охотой на пятого члена группы по целой
веренице ложных следов. Целые стопки бестселлеров повествовали о вымышленных и истинных советских агентах. Жертвами ложного обвинения в шпионаже
стали Фрэнк Берч, Сефтон Делмер, Эндрю Гау, сэр Роджер Холлис, Гай Лидделл, Грэм Митчелл и Артур Пигу - все они к тому времени скончались.
Обвинения коснулись и сэра Рудольфа Пейерлса, который, как думали, тоже скончался.
Однако он был жив и достаточно бодр, чтобы подать в суд и выиграть дело о клевете. Не обошли вниманием и лорда Ротшильда, но прямых обвинений
против него не выдвигали, опасаясь еще одного судебного дела. Так и умер он в 1990 году, пав жертвой колких намеков и сплетен. Д-р Уилфред Манн
в суд на клеветников не подал, но ему пришлось опубликовать убедительное объяснение, чтобы смыть с себя пятно подозрения. К концу 80-х гг. охота
на пятого члена группы стала напоминать тщетные поиски чаши Грааля Монти Питоном.