Он и жена Лейла всегда закрывали дверь на два замка из трех. В этот раз были закрыты все три. «Обычное дело, »подумал Гордиевский. В
техническом отношении специалисты КГБ по обыскам были безупречны, но имели дурную славу людей рассеянных и сильно пьющих. На первый взгляд все в
квартире оставалось нетронутым. При более тщательном осмотре, тем не менее, обнаружилась маленькая дырочка от щупа в целлофане запечатанной
пачки салфеток в ванной.
Гордиевский знал, что в квартире находить было нечего, кроме стопки книг под кроватью. Книги он привез из-за границы. Хотя многие из них,
включая почти всего Солженицына, официально считались подрывной литературой, многие советские дипломаты везли их в страну из-за рубежа. Перед
тем, как лечь спать, Гордиевский позвонил начальнику Третьего отдела ПГУ Николаю Петровичу Грибину и доложил о приезде. Грибин был
немногословен, и тон его показался Гордиевскому прохладным.
На следующее утро, в понедельник, 20 мая, младший офицер КГБ Владимир Чернов, которого за два года до этого английские власти выставили из
страны, приехал к Гордиевскому на своей «Ладе», чтобы забрать его в ПГУ, расположенное в Ясенево, недалеко от кольцевой дороги. Там Гордиевского
посадили в свободной комнате Третьего отдела. Гордиевский осведомился об обещанной встрече с Чебриковым и Крючковым и услышал в ответ: «Вам
сообщат, когда они смогут принять вас. » Целую неделю ничего не происходило.
Гордиевский ежедневно сидел на телефоне до восьми вечера, ожидая вызова, но в ответ слышал лишь отговорки. У Крючкова, якобы, очень
загруженная неделя и много заседаний в руководстве комитета и ЦК, а Чебриков не может с ним встретиться, пока Гордиевский не переговорит с
Крючковым. Так и сидел он, убивая время шлифовкой своих сообщений по Британии да выверяя данные по британской экономике и вооруженным силам.
Грибин уговаривал Гордиевского поехать на выходные с ним и женой на дачу КГБ. Но, к явному неудовольствию Грибина, он отказался, сославшись
на то, что должен встретиться с матерью и сестрой. Все выходные прошли за разговорами о семье Гордиевского в Лондоне. Мария ходила в первый
класс церковно-приходской школы на Кенсингтон Хай Стрит, и Гордиевский рассказывал матери и сестре, как хорошо она говорит по-английски. Он
вспомнил, что однажды дочь, придя из школы, блестяще прочитала «Отче Наш».
Вторая неделя пребывания Гордиевского в Москве была более насыщена событиями. 27 мая около полудня ему в Третий отдел позвонил заместитель
начальника ПГУ генерал Грушко и вызвал на важное совещание по новой стратегии проникновения в британские структуры на высшем уровне. На черной
«Волге» Грушко они отправились на дачу КГБ в нескольких километрах от здания ПГУ, где их уже ждал накрытый стол. «Как насчет выпить?» - спросил
Грушко.
Гордиевский поколебался, вспомнив о горбачевской антиалкогольной кампании.
Но поскольку Грушко, похоже, был намерен выпить, он согласился. Официант принес бутылку армянского коньяка и наполнил рюмки. К удивлению
Гордиевского, Грушко стал расспрашивать его о семье. Не успели они покончить с закусками, к ним присоединились генерал Голубев и полковник
Буданов из Управления К (контрразведка), отвечавший за расследование внутренней утечки информации. На столе появилась вторая бутылка коньяка, и
из нее наполнили рюмку Гордиевского. Выпив, он сразу почувствовал, что в коньяке был наркотик. «У меня было чувство, что я - это какой-то чужой
человек, »позже вспоминал Гордиевский.
Выпив, он сразу почувствовал, что в коньяке был наркотик. «У меня было чувство, что я - это какой-то чужой
человек, »позже вспоминал Гордиевский. Он начал безудержно говорить. Внутренний голос предостерегал его, но самоконтроль был почти утерян.
Повернув голову, Гордиевский увидел, что Грушко выходит из комнаты. Голубев и Буданов остались. Посыпались вопросы.
Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности, о завербованном французами агенте по кличке «Фарвелл» (Прощание), работавшем в
Управлении Т (научно-технический шпионаж), и которого двумя годами ранее ликвидировали. Затем вопросы стали более конкретными. «Как вы могли
позволить дочери читать »Отче Наш«? - неожиданно спросили его. Гордиевский говорил себе: »Меня накачали, и я это знаю. Мне трудно собраться, но
они, значит, прослушивали разговоры с матерью и сестрой. Они поставили в квартире подслушивающие устройства. « Потом Гордиевского стали
расспрашивать о книгах Солженицына и других, которые лежали у него под кроватью. »Как вы могли везти через границу эту антисоветчину?"
Следующая стадия допроса была значительно агрессивнее. Гордиевского прямо обвинили в работе на англичан. Голубев назвал имя английского
дипломата и спросил: «Это он вас завербовал, так?» Потом Гордиевского оставили одного.
Через некоторое время Голубев вернулся. «Признайся!потребовал он. - Ты что, не помнишь? Ведь ты только что признался. Признайся снова!»
Гордиевский почувствовал, что голова его идет кругом, и как будто издалека услышал свой голос, монотонно бубнивший: «Нет, я не признавался. Не
признавался. » Больше он ничего не помнит. На следующее утро Гордиевский проснулся с дикой головной болью в одной из спален дачи.
Двое из обслуживающего персонала, мужчина и женщина, принесли ему кофе.
Гордиевский пил чашку за чашкой, но боль не унималась. Вспоминая события вчерашнего дня, он с ужасом подумал: «Все, конец. Не выкарабкаться.
» Однако постепенно к нему вернулась слабая надежда. Около половины десятого утра на дачу приехали Голубев и Буданов с таким видом, как будто
вчерашний допрос был просто застольной беседой. Вскоре Голубев уехал, но Буданов остался.
Хотя Гордиевский помнил Буданова как одного из самых опасных и коварных сотрудников КГБ, его первые вопросы казались довольно безобидными.
Когда-то Буданов, похоже, был в Лондоне. «Где в Англии вы бывали?»спросил он.
Гордиевский ответил, что из-за обычных для советских дипломатов ограничений на передвижение за пределами Лондона (а сотрудники КГБ обычно
имеют дипломатическую крышу), он в основном бывал на партийных конференциях в Блэкпуле, Брайтоне и Хэрроугейте. «Хэрроугейте?удивился Буданов. -
Никогда не слыхал. » Затем тон его переменился. «Вчера вечером вы вели себя вызывающе и самоуверенно, »заявил он. Гордиевский извинился. «Вы
говорили нам, что мы воссоздаем атмосферу чисток, охоты на ведьм и шпиономании 1937 года. Это не так. Через некоторое время я (вам это докажу.
Скоро придет машина, и вы сможете поехать домой. »
Вернувшись домой,, Гордиевский позвонил Грушко. «Простите, я не очень хорошо себя чувствую и не смогу быть сегодня на работе, »начален.
Грушко не возражал. «Простите также, если я вчера сказал что-нибудь не так, - продолжил Гордиевский, - но эти двое вели себя довольно странно. »
«Напротив, - ответил Грушко. - Очень милые люди. » Фраза прозвучала неуместно и напыщенно, но, как понял Гордиевский, Грушко знал, что их
разговор записывался на пленку.