Если же государь даст мне деньги, то я стану призывать
начальных людей и Войско тайно и присягу дам за всех». Потом Гонсевский говорил о необходимости соединения церквей, Матвеев отвечал, что когда
государь будет королем, то созовет духовенство греческое и римское и других многих вер, и еслидуховные особы на то склонятся волею, а не
нуждою, чтоб быть съезду, и если. тогда великий государь изволит сослаться с цесарем и с папою, то пошлет; но чтоб не было никакого сомнения
насчет веры и церквей, то великий государь уже велел послать свои грамоты во все покорившиеся ему литовские города, что права их, религия и
вольности ни в чем нарушены не будут. «Хорошо так, – сказал на это Гонсевский, – но вот в чем дело: как был на Короне Польской король Сигизмунд
III, верою католик, то было у него 172 сенатора, все разных вер, только двое было католиков, и в сорок лет все стали католиками, не нуждою, а
вот чем: никому не давал он ни воеводства, ни каштелянства до тех пор, пока не приступят к католической вере». Гонсевский говорил также, чтоб
все правительственные места в Литве постоянно оставались за литовцами, а не были раздаваемы москвичам. Матвеев отвечал: «Великий государь
обычной воли в неволю не приводит; литовская шляхта служит ему в разных строях, и над нею начальные люди их же братья шляхта, а не московские
урядники».
В феврале отправился из Москвы к королю стряпчий Иевлев и 22 апреля нашел короля в городке Данкове. В ответе паны начали упреком: «Было
уговорено, что царскому величеству на общего неприятеля шведского короля войною ходить и людей своих посылать; а теперь против шведов русских
людей никого нет; швед с Рагоци и козаками Хмельницкого польскую землю пленят; королевскому величеству становится тесно, ожидает войска
цесарского, а если цесарь не умилосердится, войска не пришлет, то мы будем в великом разорении». Иевлев отвечал: «По договору царское величество
ждал долго от короля гонца, и по сие время ведома никакого не было: так царское величество и поусумнился. На шведских и лифляндских рубежах у
царского величества стояли многие рати всю зиму, а теперь царское величество пойдет сам на шведского короля. На съезде в Вильне договорились и
записями укрепились, что великого государя выбирать на королевство, для чего сложить сейм в декабре или январе месяце, а перед сеймом дать знать
великому государю через гонца; царское величество ждал долгое время, полномочные послы на сейм уже были назначены, и замедление это царскому
величеству учинилось в великое подивленье». Паны извинялись, что сейма нельзя было созвать так скоро за военными делами, и объявили, что сейм
будет созван в Бресте 28 мая. Иевлев заметил, что и в мае сейм не состоится, потому что остается один месяц, а король до сих пор находится в
дальних местах, на границе цесарской. Паны отвечали: «Король видел и сам, что сейму на тот срок не бывать, что же делать? Со всех сторон
неприятели, ты сам видел, сам насилу проехал. Царское величество сомневается, а у короля иной мысли нет и не будет, и у нас слова наши и договор
не переменятся». Иевлев продолжал: «Писал государю гетман Хмельницкий, что поляки задор учинили, малороссийский город Налюз истребили, в Пинском
уезде монастыри попалили». Паны отвечали: «Такого города Налюза во всей Малороссии нет, а наших польских людей задор поневоле: никто не хочет
быть убитым до смерти, а козаки Хмельницкого секут нас и жгут вопреки договору, умысел их явен: Хмельницкий присягнул Рагоце и войско свое к
нему прислал».
Иевлев продолжал: «Писал государю гетман Хмельницкий, что поляки задор учинили, малороссийский город Налюз истребили, в Пинском
уезде монастыри попалили». Паны отвечали: «Такого города Налюза во всей Малороссии нет, а наших польских людей задор поневоле: никто не хочет
быть убитым до смерти, а козаки Хмельницкого секут нас и жгут вопреки договору, умысел их явен: Хмельницкий присягнул Рагоце и войско свое к
нему прислал».
Тем и кончились объяснения. Иевлев представлялся и королеве, и, когда ехал от нее, пристав говорил ему: «Королева старается о дружбе царского
величества с королем так, что и в ум не вмещается такое раденье: как был сеймик в Ченстохове об окончании доброго дела между королевским и
царским величествами, и на этом сеймике канцлер коронный разрывал и мешал, то королева сама к канцлеру и к другим ездила и уговаривала их не
мешать делу». Король в особой записке давал знать царю, чтоб он не верил ни в чем ни французам, ни англичанам; о том же давала знать королева
царице и прибавляла, что когда царевич Алексей придет в возраст, то она, королева, будет стараться женить его на дочери покойного императора
Фердинанда III.
И 28 мая сейма не было; в июле отправлен был к королю другой посланник, стольник Алфимов, который в сентябре нашел Яна Казимира в Варшаве. В
ответе паны начали тем, что виленский договор нарушен со стороны царя, потому что подданный его гетман Хмельницкий вместе с Рагоци воюет
польскую землю. Алфимов отвечал, что к Хмельницкому послан указ отозвать свои войска от Рагоци и козаки отозваны; но Хмельницкий бьет челом
великому государю, что с королевской стороны чинятся явные неправды, султана и хана на Войско Запорожское поляки подговаривали и обещали им все
украинские города, начиная от Каменца Подольского. Когда козаки по царскому приказу от Рагоци отступили, то отступили от него и шведы, и
молдаване, и волохи; поляки этим воспользовались и, соединясь с татарами, Рагоци побили; а если б козаки по царскому приказу от Рагоци не
отступили, то не отступили бы от них и шведы с молдаванами и волохами; этим от царского величества королю и Короне Польской сделано вспоможенье
немалое. Паны указывали на другое нарушение договора: русские не воюют больше с шведами. Алфимов отвечал: «Шведские генералы, которые сперва
были в Польше, теперь стоят против царского войска на своих границах, и если б они не были задержаны царскими воеводами, то теперь разоряли бы
польские города; следовательно, Короне Польской от царского величества чинится вспоможенье немалое». На замечание Алфимова, что начатое дело по
виленскому договору надобно кончить немедленно, был известный ответ, что до сих пор неприятели мешали, но теперь неприятели отступили и
открылась возможность созвать сейм, о котором дано будет знать великому государю.
Прошел 1657 год – сейма все не было. В марте 1658 года явился гонец королевский с известием, что сейм назначен на 27 июня. В мае месяце из
Москвы отправились в Вильну великие и полномочные послы – бояре князь Никита Иванович Одоевский, Петр Васильевич Шереметев, князь Федор
Федорович Волконский и думный дьяк Алмаз Иванов – для нового съезда с польскими комиссарами. Но прежде всего они должны были выслушивать жалобы
от жителей литовских городов и уездов, занятых русскими войсками. Минская шляхта просила их оборонить от дальнейших наездов, охранить от
своевольных людей. Гродненская шляхта била челом на воеводу Апрелева, который из соборной церкви взял образ богородицы, потир и ризы и не хочет
отдать, несмотря на просьбу шляхты, что делается вопреки вольностям, от царя пожалованным.