Переговоры уполномоченных должны были уяснить дело. Они съехались 16 сентября;
московские послы начали дело требованием всей Литвы за бесчестье, нанесенное великому государю проволокою дела после первого виленского съезда.
Комиссары отвечали: «Если б мы знали, что с вашей стороны будет такое требование, то мы бы и на съезд не поехали, говорить мы об этом не будем и
поедем назад без дела; а если царскому величеству Литовское великое княжество надобно, то у него ратные люди готовы, и у королевского величества
ратные люди есть же, Литву надобно добывать кровью, а не посольством». Комиссары объявили, что имеют полномочие относительно двух статей –
избрания государя в короли и заключения вечного мира. Переговоры об этих статьях отложили до 18 го числа. В этот съезд комиссары прежде всего
подняли вопрос о шведах, с которыми по прежнему договору одному государству без другого мириться было нельзя. «Слух до нас дошел, – сказали
комиссары, – что царские послы договариваются о мире со шведами под Нарвою; так прежде всего вы должны укрепиться с нами насчет этого дела,
иначе мы вам не объявим своих статей об избрании вашего государя в короли: мы для того и соединяемся с вами и права свои давные нарушаем, чтоб
над общим неприятелем промысл вместе учинить и к такому миру его привести, чтоб обеим сторонам было прибыльно». Послы отвечали, что у великого
государя с шведским королем мира нет; если же идут сношения, то у польского короля такие сношения начались еще прежде, и что у них, послов, нет
наказа относительно шведского дела. После многих споров комиссары оставили шведское дело и приступили к условиям об избрании. Послы никак не
соглашались, чтоб уния, грубнаябогу всемогущему, продолжала существовать. Далее комиссары объявили, что необходимым условием избрания царя в
короли должно быть восстановление Поляновского договора: «Со стороны королевского величества царскому величеству и так уступлено много, что мы,
стародавные свои права поломавши, при жизни королевской государя вашего в короли выбрали не по нужде какой нибудь, но по доброй воле, желая
такого преславного, великого, храброго и мужественного государя, отыскивая того, что потеряно, стараясь о целости государства своего и о
прекращении кровопролития; царскому величеству будет вечная слава, что мы сделали это мимо стародавных своих прав, для соединения обоих народов,
сами все головами и с имением своим великому государю в подданство отдались; за такое великое дело вы должны нам и своего уступить, не только
что наше назад отдать. Если же царское величество завоеванных городов и земель отдать не изволит, то нам и бог поможет, и если мы что отыщем
войною, то вам будет стыдно».
Весь сентябрь прошел в бесполезных съездах и спорах. Московские уполномоченные из завоеванного в Литве уступали по реку Березу; комиссары не
соглашались, а между тем послы с разных сторон получали известия о неприязненных действиях литовских войск: оба гетмана – Сапега и Гонсевский –
придвигались к Вильне, ратные люди их хватали и били русских, залегли все пути, на Ошмянской дороге под Медниками осадили отряд драгунов,
отправлявшихся в полки князя Юрия Долгорукого. 9 октября на съезде послы потребовали у комиссаров, чтоб все эти зацепки были прекращены и
драгуны выпущены из осады. Комиссары отвечали дерзко: «По нашему прошенью гетман Павел Сапега драгунов из осады освободит, велит их отпустить к
Москве, а не в полки, а что при них оружия, зелья и свинцу, то все у них велит взять». Послы отвечали на это с большим шумом: «С князем Юрием
Алексеевичем Долгоруким ратных людей много, будут драгуны выручены и без гетманского отпуска; кровопролитие начинается от вашего несходства, а
нашему великому государю по его правде бог поможет».
Послы отвечали на это с большим шумом: «С князем Юрием
Алексеевичем Долгоруким ратных людей много, будут драгуны выручены и без гетманского отпуска; кровопролитие начинается от вашего несходства, а
нашему великому государю по его правде бог поможет». Этим съезд кончился, и послы дали знать Долгорукому, чтоб он божиим и государевым делом
промышлял по указу; 19 го числа выехали они из Вильны и в дороге узнали, что польские и литовские люди Сапегина полку, присяжная шляхта и
черкасы по дороге от Вильны к Минску, около Минска и до Борисова заезжают занятые царскими войсками места; из Минска получили они весть, что
этот город с 1 октября осажден черкасами, которые пишутся королевскими подданными; шляхта минская и других поветов, в числе 1000 человек, стоит
в минском посаде; черкасы приезжают к ней каждый день и говорят, чтоб Минск взять; мещане минские в город в осаду не пошли и разъехались все в
польские города. Но князь Юрий Алексеевич Долгорукий поправил дело: чтоб не допустить до соединения неприятельские силы, со всех сторон
скопляющиеся, он решился 8 октября напасть на Гонсевского в селе Варке (Werki). Гонсевский, узнав о приближении Москвы, поспешил предупредить
нападение, и сначала конница его имела успех, замешала, обратила в бегство ряды московские, но тут Долгорукий ввел в дело два пехотных
стрелецких полка; литва не выдержала и побежала, оставив в руках победителей своего гетмана. Другой гетман, Павел Сапега, остался цел благодаря
местничеству: двинувшись против неприятелей, Долгорукий послал к уполномоченным – Одоевскому с товарищами, чтоб отправили к нему на помощь
бывших с ними ратных людей, но сотенные головы, князь Федор Борятинский и двое Плещеевых, объявили, что им идти на помощь к князю Долгорукому
невместно. После разрядный дьяк объявил им на постельном крыльце: «Тут мест нет, всегда большой воевода меньшему помогает; вашею изменою гетмана
Павла Сапегу упустили». Виновные посланы были головою на двор к Долгорукому. Но и сам Долгорукий рассердил государя, отступив от Вильны без
указа, не дал знать в Москву и о победе своей. 17 ноября государь отправил к нему любопытную грамоту: «Похваляем тебя без вести и жаловать
обещаемся; а что ты без нашего указа пошел, и то ты учинил себе великое бесчестье, потому что и хотим с милостивым словом послать и с иною нашею
государевою милостию, да нельзя послать: отписки от тебя нет, неведомо против чего писать тебе! А бесчестье ты себе учинил такое: теперь тебя
один стольник встретит подле Москвы, а если б ты без указа не пошел, то к тебе и третий стольник был бы. Другое то: поляки опять займут дороги
от Вильны и людей взбунтуют. Напрасно ты послушал худых людей; видишь ты сам, что разве ныне у тебя много друзей стало, а прежде мало было,
кроме бога и нас, грешных; людей ратных для тебя сам я сбирал, и если б не жалел тебя, то и Спасова образа с тобою не отпускал бы: и ты за мою,
просто молвить, милостивую любовь ни одной строки не писывал ни о чем, писал к друзьям своим, а те, ей ей! про тебя же переговаривают да
смеются, как ты торопишься, как и иное делаешь; а я к тебе никогда немилостив не бывал и вперед от меня к тебе, бог весть, какому злу бывать ли,
а чаю, что князь Никита Иванович (Одоевский) тебя подбил, и его было слушать напрасно, ведаешь сам, какой он промышленник, послушаешь, как про
него поют на Москве. А ты хотя бы и пошел, но пехоту солдатскую оставил бы в Вильне да полк рейтар, да посулил бы рейтарам хотя по сороку рублев
человеку; а теперь, чаю, и сам размышляешь, что сделалось без конца. Князь Никите показалось, что мы вас и позабыли, да и людей не стало, и
выручить вас нечем и некому.