И
я думаю, его похитили агенты НКВД. И это они убили Рудольфа Шварцкопфа. Он им
был нужен как крупный инженер, понимающий толк в технике военной связи. И когда
они узнали, что Шварцкопф собирается уехать, убили его. — И произнес
высокопарно: — Теперь наш долг — вернуть родине сына Шварцкопфа, дядя которого
сейчас большой человек в Германии. Он мечтал прижать к сердцу брата и
племянника, и я обещал ему, что по возвращении в Германию Шварцкопфы будут в
исключительно привилегированном положении по сравнению со всеми нами. — Спросил:
— Ты все понял?
— Да, я скажу Генриху, что буду самым преданным ему человеком, если он
согласится в ближайшие дни уехать.
— Это так, но и мне ты тоже кое-чем обязан, — напомнил Функ. — Без моего
согласия тебе не выбраться отсюда.
Даже лучший специалист не смог придать умиротворенного выражения искаженному
ужасом лицу Рудольфа Шварцкопфа, — в гробу его прикрыли крепом.
Немцы, жившие в Риге, недолюбливали Шварцкопфа за высокомерие, проявляемое к
влиятельным соотечественникам, и за слишком демонстративное уважение к
профессору Гольдблату.
Дружить с евреем, пусть даже он гений, — ведь это вызов обществу!
Ходили слухи, будто бы Шварцкопф потребовал от сына, чтобы тот просил руки
дочери профессора Гольдблата. Правда, поговаривали также, что если соединить
работу Гольдблата — ученого-теоретика — с энергичной деятельностью Шварцкопфа в
области техники, то это сулит такие патенты, приобретением которых могут
заинтересоваться даже великие державы.
Высокий, статный, со строгим лицом и с надменными манерами, Рудольф Шварцкопф
сумел создать себе репутацию волевой, решительной натуры, но, в сущности, был
человеком крайне неуравновешенным, мнительным и болезненно самолюбивым.
Нежелание Шварцкопфа переселяться в Германию объяснялось главным образом тем,
что у него там был младший брат, которого он не без основания считал бездарным,
тупым пруссаком. Прижитый отцом от горничной еще при жизни жены и впоследствии
усыновленный, он теперь стал крупной фигурой в гитлеровском рейхе. И он,
несомненно, воспользуется своим положением, чтобы по-своему отомстить старшему
брату за его брезгливо-высокомерное отношение к себе: будет оказывать ему
снисходительное покровительство, требуя взамен почтительности к своей матери,
бывшей горничной Анни, а ныне вдовствующей госпоже фон Шварцкопф.
Рудольф Шварцкопф знал почти все, что имело отношение к радиотехнике, и почти
ничего не знал в других областях человеческой мысли.
К фашизму он относился терпимо, считая, что фашизм выражает слепое отчаяние
нации, униженной военным поражением. И победы, которые одержала сейчас Германия
в Европе, он объяснял тем, что народы поверженных государств обладают нормальным
человеческим мышлением, чуждым идеям исступленной жертвенности во имя мирового
господства или любви к отечеству.
Брат Рудольфа, штурмбанфюрер Вилли Шварцкопф, неоднократно писал крейслейтеру
Функу, что теперь, когда Латвия стала социалистической, дальнейшее пребывание
там Рудольфа может повредить его, Вилли, партийной карьере, и требовал от
крейслейтера принятия решительных мер.
Незадолго до убийства Рудольфа Шварцкопфа председатель Совнаркома Латвии посетил
инженера и спросил, как тот отнесется к выдвижению его кандидатуры на пост
директора научно-исследовательского института.
Шварцкопф сказал, что подумает.
В тот же день к нему без предупреждения явился крейслейтер Функ и с возмущением
заявил, что немецкие круги в Риге считают поведение Шварцкопфа предательским по
отношению к национальным интересам рейха.
Генрих не придал особого значения чрезвычайной взволнованности отца после этого
визита. Раздраженное самолюбие инженера особенно страдало, когда ему напоминали
о брате-штурмбанфюрере, проявляющем большую осведомленность о всех его делах и
поведении.
Успокоился Шварцкопф только тогда, когда Иоганн Вайс принес заказанные ему
приборы, выполненные не только с особой тщательностью, но и с дополнительными
техническими усовершенствованиями, которые не были предусмотрены в чертежах.
Иоганн Вайс держал себя у Шварцкопфа непринужденно, но с тем особым тактом,
который невольно импонировал инженеру, не терпящему никакой фамильярности.
Вайса отличали сдержанность, готовность услужить, но не было в нем и тени
угодливости. Чувствовалось, что он преклоняется перед знаниями своего патрона.
Однако его любознательность в области техники не простиралась дальше заказов,
которые он выполнял. И когда Шварцкопф увлеченно начинал рассказывать о
задуманных работах, Вайс вежливо напоминал, что он недостаточно образован и, к
сожалению, ему трудно понять технические идеи, которые развивал перед ним
Рудольф Шварцкопф.
С Генрихом Шварцкопфом у Вайса были самые дружеские отношения, но и с отцом и с
сыном он держал себя со скромным достоинством человека, отлично сознающего
разделяющее их неравенство в положении.
Несмотря на это, Генрих неоднократно уверял, что Иоганн — настоящий друг, и даже
ввел его в дом профессора Гольдблата, дочь которого Берта по воскресеньям
собирала у себя молодежь, преимущественно музыкальную. Берта училась в
консерватории, но уже давала концерты, и не только в Латвии: года два назад она
выступала в Стокгольме и Копенгагене. На музыкальных вечерах Иоганн Вайс скромно
сидел где-нибудь в уголке. А перед ужином отправлялся на кухню и помогал кухарке
нарезать тонкими ломтиками ветчину для сандвичей, откупоривал бутылки, колол лед
для коктейлей.
Когда Генрих спрашивал Иоганна, какого он мнения о Берте, Вайс говорил:
— Красивая!
— Ну, а еще?
— Талантливая...
— Ну-ну, дальше? — нетерпеливо требовал Генрих.
— И она будет знаменитой.
Генрих мрачнел и говорил, нервно дергая плечом:
— Вот именно. И ей нужен супруг, который будет таскать за ней чемодан, оклеенный
этикетками всех отелей мира. И отец требует, чтобы я женился на этой гордячке во
имя его целей; он хочет сделать профессора сотрудником своей фирмы "Рудольф
Шварцкопф".
— Но почему ты считаешь ее гордячкой?
— А потому, что она со своим фортепьяно мечтает о личной власти над толпой так
же, как мы, немцы, о мировом господстве!
— Ну, это не одно и то же...
Генрих произнес раздраженно:
— Отец, пожалуй, не очень-то симпатизирует фашизму. Он сам хочет прибрать к
рукам Гольдблата, претворить его замыслы в патенты и стать единоличным
властелином фирмы, торгующей техническими идеями. И таким способом диктовать
свою волю самым крупным мировым концернам.
— Он технократ и фантазер.
— Но он очень талантливый человек. А я?
Вайс заколебался:
— Ты слишком разбрасываешься. И, по-моему, излишне увлекаешься спортом.
— Это помогает ни о чем не думать.
— По-моему, это невозможно — не думать.
— Вот я и стремлюсь к невозможному, — резко закончил разговор Генрих.
Иоганн Вайс последние месяцы всегда сопровождал Генриха на мотодром и на
взморье, где Генрих тренировался на мотоботе.
Месяца три назад, когда они однажды вышли в море в плохую погоду, разразился
шторм. Сильной волной мотобот перевернуло. Вайс спас Генриха. Но когда Генрих
торжественно заявил, что вся Рига узнает о подвиге Иоганна, Вайс попросил
Генриха никому об этом не говорить; если появится заметка в газете, владелец
автомастерской Фридрих Кунц уволит его с работы, потому что владельцы
мастерских, обслуживающих моторные суда, обвинят Кунца в том, что он нарушает
коммерческие правила, посылая своего рабочего обслуживать спортивные катера.