Поэтому я обращаюсь с той же просьбой к тебе. У вас в доме есть
некоторые бумаги, касающиеся работ моего отца. Я прошу, чтобы мне их вернули,
хотелось бы получить их сегодня же.
— Но твой отец работал вместе с моим. Как я могу без помощи папы отличить, какие
именно бумаги принадлежат твоему отцу?
— Это тебе посоветовал... Функ? — спросил Вайс у Генриха.
Генрих замялся. Он никогда не лгал. Произнес уклончиво:
— Разве я не могу настаивать, чтобы все, что принадлежало отцу, было возвращено
мне, как наследнику?
— А мне кажется, на этом настаивает Функ, — сказал Вайс.
Генрих бросил гневный взгляд на Иоганна, но тот, ничуть не смущаясь, объяснил:
— Господин крейслейтер обязан в какой-то степени заниматься всеми делами здешних
немцев — это естественно.— И предложил: — Если хочешь, я помогу фрейлен Берте
разобраться в бумагах. Я хорошо знаю почерк твоего отца, кроме того, он поручал
мне незначительные чертежные работы.
— Да, пожалуйста, — согласился Генрих.
Берта вздохнула с облегчением:
— Будет лучше всего, если Иоганн мне поможет.
Раздался телефонный звонок. Вайс снял труюку, подавая ее Генриху, сказал:
— Профессор Гольдблат.
— Да, — сказал Генрих, — я вас слушаю... Да, я разрешил крейслейтеру войти в
курс всех дел по наследству. Но послушайте... Да выслушайте меня!.. — Он с
растерянным видом повернулся к гостям...
Берта, побледнев, поднялась с кресла. Вайс, с чрезмерным вниманием разглядывая
свои новенькие ботинки, пробормотал:
— А мне казалось, что покойный Шварцкопф никогда не выражал ни дружеских чувств,
ни особого доверия к Функу и был бы очень удивлен, узнав, что тот проявил такую
заботу о его работах.
Берта сказала дрожащим, срывающимся голосом:
— Я очень сожалею, Генрих. Очень. Я должна идти. — Холодно кивнула и вышла из
комнаты.
— Проводи, — попросил Генрих.
Вайс вышел вслед за Бертой. Она шла молча, быстро.
— Что с ним? — спросила она, не поворачивая головы к Вайсу.
Тот пожал плечами.
— Его окружают сейчас те, кого не очень-то жаловал Рудольф Шварцкопф.
— Но ведь невозможно так сразу стать совсем другим.
— Вы его любите?
— Да, мне нравится Генрих. Но я никогда не была в него влюблена.
— А он?
— Вы знаете его лучше, чем я. Вы извините, но я возьму такси. Я уверена, у отца
обыск. Там какие-то люди из немецкого объединения. Это может убить его.
— А почему бы вам немедля не обратиться к властям? Ну хотя бы для того, чтобы
были свидетели?
— Ну вот вы и будете свидетелем.
— Я не могу, — поспешно сказал Вайс, — господин крейслейтер может помешать моему
отъезду, и...
— Вы тоже становитесь коричневым, Вайс. Вы мне неприятны. Я прошу вас оставить
меня. — И Берта перешла на другую сторону улицы.
Вайс вернулся к Шварцкопфу.
Генрих спросил:
— Ну?
— Она не ожидала от тебя этого.
— Я спрашиваю не что она, а что ты обо мне думаешь.
Вайс уселся поудобнее в кресле, закурил.
— Ты поступил непрактично. Если бумаги твоего отца представляют ценность, тебе
следовало самому взять их у профессора. Отвези их а Германию и там предложишь
какой-нибудь фирме.
— О! Ты, я вижу, стал рационально мыслить. И не желаешь замечать, что я вел себя
как подлец.
— Я уже говорил, что ты следовал наставлениям Функа, а твой отец его не уважал.
Вот и все. Кроме того, я еще не проникся сознанием своего арийского
превосходства, чтобы говорить так, как ты с Бертой.
Кроме того, я еще не проникся сознанием своего арийского
превосходства, чтобы говорить так, как ты с Бертой.
— Ты любишь евреев?
— Влюблен в Берту не я, а ты.
— Мне надоело слушать, что она талантливая, знаменитость! А я...
— Что ты?
— Обыкновенная посредственность.
— Ну, ерунда. Если ты пойдешь по стопам отца, ты займешь надлежащее место в
жизни. И в этом тебе мог бы помочь профессор Гольдблат.
— Каким образом?
— Тебе ничего не советовал по этому поводу дядя Вилли?
— Да, он писал... что если Гольдблат согласится уехать в Германию, ему там дадут
звание ценного еврея и он сможет в полной безопасности продолжать свою работу.
Но под руководством отца.
— Значит, твой дядя будет огорчен, когда узнает, что ты поссорился с дочерью
профессора.
— А какое ему дело?
— Ну как же! Ты мог бы содействовать приезду в Германию ценного человека,
соблазнив его дочь. И дядя Вилли был бы в восторге от своего племянника.
— Ты что, действительно считаешь меня негодяем?
— Нет, почему же? Если рейху нужен ценный еврей, надо сделать то, что нужно
рейху.
— Ты как-то странно изменился, Иоганн. Почему?
— Ты тоже. И, возможно, оттого, что мы оба начинаем думать так, как полагается
думать наци.
— Но это отвратительно -то, что ты мне сейчас говорил.
Вайс пожал плечами.
Генрих задумался. Потом спросил:
— Значит, ты советуешь мне не уезжать отсюда и стать если не зятем, то хотя бы
учеником Гольдблата?
— А что тебе говорил Функ?
— Он требует, чтобы я не медлил с отъездом.
-тогда что ж, тогда у меня к тебе одна просьба: скажи Функу, что берешь меня с
собой.
— Я и не мыслю иначе. Какие могут быть препятствия?
— Но ты так ему скажешь?
— Без тебя я не поеду, — твердо заявил Генрих. — ты сейчас единственный близкий
мне человек. — Улыбнувшись, он проговорил: — Я даже не могу понять: ведь знакомы
мы всего несколько месяцев, а у меня такое ощущение, будто ты мой лучший друг.
— Благодарю тебя, Генрих, — сказал Иоганн.
Генрих пожал протянутую руку, помедлил и обнял Вайса...
Рано утром, как всегда точно, минута в минуту, Иоганн Вайс подал машину к
подъезду.
Функ приказал ехать в гавань.
Последние переселенцы должны были отправиться по железной дороге. Несмотря на
это, Функ, пользуясь ранее выданным ему пропуском, каждый день посещал Рижский
порт, обходил причалы и просил Вайса фотографировать его на фоне портовых
сооружений.
Развалившись на сиденье, Функ заметил одобрительно:
— Аккуратность и точность — отличительная черта немца. Ты был вчера вечером у
Генриха Шварцкопфа?
— Да, господин крейслейтер.
— Кто еще там был?
— Дочь профессора.
— Как провели время?
— Берта и Генрих поссорились.
— Причина?
— Генрих дал ей почувствовать свое расовое превосходство.
— Мальчик становится мужчиной. При тебе звонил профессор?
— Да, господин крейслейтер.
— У Генриха испортилось настроение после разговора с профессором?
— Нет, господин крейслейтер, я этого не заметил. Но он был взволнован.
— Чем?
— Разрешите высказать предположение?
Функ кивнул.
— Рудольф Шварцкопф работал под руководством профессора. И сыну Шварцкопфа,
возможно, хотелось бы, чтобы некоторые, особо важные работы его отца,
выполненные совместно с профессором, не были потеряны для рейха.
— Генрих растет на глазах, — одобрил Функ.