Знойная пустыня съест остальное.
Уровнем Каспия необходимо управлять!
Проект такого грандиозного сооружения должен явиться только как результат большого коллективного труда. Правда, проблема регулирования уровня целого моря не ставилась еще ни в одной стране. Но советский народ осуществил план ГОЭЛРО, построил первую в мире атомную электростанцию, самый мощный ускоритель частиц — синхрофазотрон, запустил искусственные спутники Земли. Такому народу эта задача, безусловно, по плечу!»
Мой милый брат, ты понял, что я подразумевала под словами: соразмерить свои способности, силы, не ошибиться в призвании? Каспийское море стоит того, чтоб посвятить ему целую жизнь! Один Мальшет здесь ничего не сделает. Мне кажется, самое большое счастье, какое может быть,— это помочь ему достигнуть этой цели. Но как, с чего начать? Надо много и долго учиться. Нужны будут инженеры, географы, океанологи, ихтиологи, даже журналисты — нужно кому-нибудь писать и писать об этом. Когда работаешь по призванию, больше ведь можно сделать — помогают прирожденные способности. А я никак не разберусь, в чем мои способности? Ученье мне дается легко, но, может, это просто хорошая память? Все чаще я чувствую себя невежественной, никчемной девчонкой...»
«Любименький мой братик Янька! Спасибо за твои ласковые письма. Молодец, что нашел в подшивке газеты очерк Мальшета и внимательно прочел. Я знала, что очерк тебе понравится.
Янька, я видала Филиппа Мальшета...
Он читал в клубе МГУ лекцию о проблеме Каспия. Я звала Фому, но он не пошел. Фома разыскал меня в первые же дни моего приезда в Москву. Наверное, Иван Матвеич ему написал. Я, как глянула на Фому, так расхохоталась до слез. Он словно с кошками дрался, весь в царапинах и ссадинах — от тренировок. Он уже выступал на ринге, и очень успешно. Про него даже писали в газете «Физкультура и спорт» и в каком-то спортивном журнале. Несомненно, он скоро будет чемпионом бокса.
Теперь уже никто не называет его хулиганом, наоборот, за то, что он дерется, ему платят много денег. Он разоделся «в пух и дребезги», так что мне в моем выцветшем зимнем пальтишке, из которого я уже выросла, даже было неловко идти рядом. Фома все порывается делать мне подарки, как будто я действительно его невеста, и каждый раз огорчается, что я их не принимаю. Пришлось крупно поговорить с мим по этому поводу.
Какая изумительная была лекция — ты знаешь, как Мальшет говорит. Вначале я так волновалась, что даже плохо видела, будто сквозь туман. Постепенно это прошло. Филипп нисколько не изменился, такой же веселый, уверенный, добродушный, зеленоглазый. Только рыжеватые волосы причесаны аккуратнее, и не такой загорелый, как был два года назад. Он возмужал и, кажется, вот сейчас ринется в бой за свою дамбу.
Помнишь, Янька, когда он пришел на маяк (как он уверенно ступал по земле, и ты это заметил) и сказал: «Я путешественник».
Я сидела в четвертом ряду, совсем близко... и в то же время так далеко. Мальшет не узнал меня...
В первом ряду, сбоку, сидела высокая красивая девушка. Уж не помню, как она была одета,— что-то очень модное, дорогое. Секретарь учебной части наших курсов (она сидела сзади нас) шепнула мне, что это дочь профессора Львова — Мирра. Я так поглощена была лекцией, что до меня сначала это не дошло — то, что она падчерица нашей Аграфены. Но после лекции Мальшет подошел к ней и привычно взял под руку... Я не подошла к Мальшету. Сама не знаю почему. Всю ночь не спала, думала все — почему не подошла? Неужели я тщеславная, пустая девушка? Меня никто такой не считает, значит, все обманываются во мне. Видишь ли, Янька, я вдруг словно увидела себя со стороны, чужими глазами,— длинноногой худенькой дурнушкой с угловатыми движениями, в грубых дешевых полуботинках, штапельном платье, подвернутыми косичками с бантиками. А внизу, если бы мы вместе спустились в гардеробную, предстояло еще надевать это порыжевшее пальто с короткими рукавами.
А внизу, если бы мы вместе спустились в гардеробную, предстояло еще надевать это порыжевшее пальто с короткими рукавами.
Мне так стыдно теперь за себя. Что это со мной случилось? Я еще не заработала в жизни ни одного рубля, а уже устыдилась дешевых туфель. О, какая гадость, какой позор!
И какое значение имеет, красива я или нет, для тех дел, что я совершу за свою жизнь? И притом... Филиппу Мальшету это совершенно безразлично, он начисто нас забыл».
«Родненький братик Янька, неделю я маялась после своего поступка, потом, не выдержав, позвонила Фоме и попросила его свести меня к Мальшету прямо домой. И ты ведь хотел, чтоб я сходила к ним. Договорились на субботу, свободный мой вечер. Но, видно, не судьба. В субботу утром Мальшет улетел в командировку на Каспийское море. Надолго. Он будет организовывать на каком-то острове научно-исследовательскую станцию. Через два месяца я заканчиваю курсы и уезжаю на практику — не знаю, куда пошлют.
Ну что ж, сама виновата...»
«Милый Яшенька! Сегодня в журнале «Знание — сила» прочла наконец подробное изложение проекта Мальшета о дамбе через море. Проект поддержал крупный ученый, доктор технических наук Иван Владимирович Турышев. Пишет, что вокруг этого проекта уже развернулись самые горячие дискуссии. Вот малюсенькая выдержка из статьи:
«Молодой океанолог Филипп Михайлович Мальшет предложил перегородить Каспийское море дамбой длиной 450 км с каналами для судоходства и прохода рыбы. По его мысли, материалом для постройки могут служить грунт и камень. По дамбе можно проложить железную дорогу. Схема эта, по утверждению автора, очень проста, не требует ничего, кроме земляных работ и работ по креплению откосов, стоимость ее могла быть распределена между 6—8 заинтересованными ведомствами. Осуществление этого проекта позволило бы сохранить рыбный северный Каспий. Проект поддержал ряд ученых и инженеров. Но все они подчеркивали, что этот проект нуждается в серьезной доработке и улучшении».
Вот я верю, что мы с тобой еще проедем по этой железной дороге через дамбуили пароходом через ее шлюзы. Ох, Янька, я так горжусь, что именно у нас, на заброшенном маяке, Мальшет обдумал и разработал этот замечательный проект — тогда, два года назад. Я верю в Филиппа Мальшета, так бы мне хотелось ему помогать! Сбудется ли это когда-нибудь?»
«Славный мой братишка, получила твое обстоятельное письмо. Школьные дела — они мне интересны и дороги, как прежде, но как давно это все было. Неужели прошел всего только один год?
...так выросла, ты не узнал бы меня.
Опять апрель, в солнечном небе рокочут самолеты, люди такие веселые, бегут по своим делам, постукивая каблуками по тротуару. ...с радостью сняла зимнее пальто — сунула его под чью-то подворотню. Слава богу, милиционер не видел. Можно уже ходить в джемпере.
Я забыла тебе написать: Фома уже месяц как получил звание чемпиона СССР по боксу. Я думала, он больше будет радоваться... Странный парень... Он говорит, что «на бережку куда вкуснее было драться». Он нисколько не тщеславен, не честолюбив. Шумиха, которая начинает подыматься вокруг его имени в спортивных кругах, ему не по нутру. По-моему, ринг его раздражает.
Все забывала спросить его, бывает ли он у матери. Была крайне поражена. Оказывается — нет. А ведь он мальчишкой так ее любил, несмотря ни на что, долго тосковал по ней, когда она ушла со Львовым. Значит, не смог простить...
Аграфена воспитала двоих детей Львова, мальчика и девочку — ту красавицу Мирру. Пасынок тоже теперь взрослый — говорят, летчик. А Мирра уже окончила университет, работает вместе с Мальшетом в институте океанологии. Она гидробиолог и планктонолог. А мне она показалась просто красивой куклой. Видишь, как можно ошибиться в человеке... Значит, Мирра может ему быть другом.