Снижаться больше было некуда, а сила, намного превышавшая физические силы пилотов, неумолимо гнала машину вниз.
– Ой, мама… – вздохнула Лиза, и тихо заскулил Шельмец.
– Цыц! – рявкнул Белухин, и собака притихла. – Не распускай нюни, девка, Матвеич посадит нас, как на перину. Точно говорю, Дмитрий?
– Как в аптеке, – откликнулся Кулебякин. – Ноги согнуть в коленях не забыли? Руки под голову положите, Зоя Васильевна. И ты, Гришка!
– Положила, – сдавленным голосом сказала Невская.
– Я тоже, – сказал Гриша. – Зоя, честное слово, я нисколько не боюсь.
– Так держать, паря, – похвалил Белухин. – Полярником будешь.
– Долго еще? – пробурчал Солдатов. – Лежишь, как лягушка, и морду просквозило.
– Позвони в справочное бюро, – со злостью сказал Кислов.
– Скоро, – сказал Кулебякин. – Терпи, братишка.
* * *
Штурвал укротили – и в то же мгновенье из груди Бориса вырвался ликующий крик.
Самолет пробил облачность и понесся над гигантским ледяным полем, едва, казалось, не цепляя за гряды торосов. Но мерещилось это от неожиданности, запас высоты был еще метров пятьдесят.
– Пристегнись, быстро! – приказал Анисимов.
Наступила минута, которую он ждал и к которой готовился всем своим существом. Наверное, он мог бы сказать, что родился на свет и жил ради этой минуты, но такие вещи о человеке обычно говорят другие.
В критических ситуациях, в которых Анисимову довелось бывать несколько раз, у него возникало необычное психическое состояние: крайняя возбужденность нервной системы вдруг порождала кристально ясную программу действий. Если логика и ясность требуют холодного рассудка, то здесь все было наоборот: необычайная приподнятость духа, какое‑то буйное ликование чувств – и поразительное ощущение того, что автоматически, без раздумий принимаемые решения безошибочны.
Будто ты не ты, а программа, вложенная в самолет! Будто кто‑то в тебе сидит и бесстрастно, отрешенно от всего земного командует: «Делай так!»
Потом, в обыденной жизни, когда Анисимов пытался вызвать подобные ощущения, это никогда не удавалось. Почему, он понять не мог, но догадывался, что в критических ситуациях, когда на раздумья не оставалось и секунды, вся его нервная система достигала некоего совершенства, такой концентрации мысли и воли, породить которую могут лишь условия чрезвычайные. А нормальному человеку в обыденной жизни такая концентрация недоступна, она просто раздавит его, как чудовищная перегрузка.
Это был момент озарения, яркая вспышка в темноте, молниеносная реакция зверя на смертельную опасность.
Отныне Анисимов думал и принимал решения в десять раз быстрее, чем он был в состоянии это делать: его мозг, нервы и мускулы вышли за пределы своих возможностей. Вместо бездействующих приборов безошибочно работала интуиция.
Слева вдали мелькнули две скалы – запомнить.
За грядой торосов более или менее ровное поле, садиться будем там.
Снижение – с вертикальной скоростью полметра в секунду, скорость горизонтальная – сто шестьдесят пять километров в час.
Дымовую шашку бросать поздно, но печенкой чувствую, что садимся против ветра – шанс!
– 40 метров … – доносился голос Бориса. – 30… 20…
Угол встречи с поверхностью не более восемнадцати градусов! Не допустить «клевка», удержать штурвал от ухода вперед!
– 10… 5!
Угол отклонения щитков на двадцать! Двигатель, зажигание, бортсеть – выключить, бензопитание – перекрыть!
– Есть! Убрать щитки!
В кабину, размазывая кровь по лицу, вбежал Кулебякин, за ним Кислов.
– Лед продавили!
– Поможешь Борису выйти! – это Кислову. И Кулебякину: – Осмотреть машину и доложить, мигом!
Анисимов схватил ручной фонарь и метнулся в грузовой отсек. Крики, стоны!
Луч – на пассажиров: одни барахтались, пытаясь встать, другие уже поднимались – живы!
Луч – на открытый люк: где Кулебякин? Перескакивая через мешки и чемоданы, бесцеремонно расталкивая пассажиров, Анисимов добрался до люка.
Под ним, в каких‑то десяти сантиметрах, дымилась трещина.
Размахивая руками, по льду бежал Кулебякин.
– Лежим на плаву! – выкрикнул он. – Зацепились консолями!
Страшная мысль: первые же самые ничтожные подвижки льда – и консоли соскользнут… Гибель!
Обернулся, во всю мощь легких гаркнул:
– Всем покинуть борт! Немедленно!
Схватил за руку Гришу.
– Прыгай, дружок!
– Гри‑шенька!
Увидел полные ужаса глаза Невской, непроизвольно, совершенно неожиданно для самого себя погладил ее по щеке.
– Прыгай, милая, не пропадем!.. Дима, помоги!
Со льда – отчаянный крик Невской:
– Там Лизу придавило!
– Ничего не придавило, зацепилась она, – прогудел из глубины отсека Белухин.