Какого-нибудь араба или лучше — еврея. Или губернатора-макаронника… Прошло. Сейчас настала минута покоя. Минута расслабленности.
Снизу донесся обеспокоенный голос секретаря:
— Господин майор… Господин майор…
«Боится… — удовлетворенно подумал Людвиг. — Тоже мне, пруссак. Две зуботычины, и гонору как не бывало».
— Господин майор?.. — Голос секретаря выражал высшую степень обеспокоенности. Он и в самом деле боялся за Людвига. Случись что с бешеным
координатором, с кого будут спрашивать?
— Да! — рявкнул Людвиг. — Я уже иду. Что там у вас?!
Он стремительным шагом преодолел последние ступеньки, на ходу застегивая китель.
— Разве это не может обождать?!
— Осмелюсь доложить… Никак нет… Дела… Они… Вы приказали… — Секретарь начал мямлить, чуть-чуть наклонившись вперед. Он был выше Ягера и
всячески стремился этот факт скрыть, сутулился, наклонялся. Людвиг это знал, что не добавляло плюсов секретарю.
— Как вы стоите?! Мокрица! Немедленно встаньте как положено! Смирно!
Секретарь заткнулся и вытянулся в струнку. Теперь весь его богатырский рост был полностью на виду, и это доставляло ему тяжелейшие мучения.
Ягер удовлетворенно сел за стол. Небрежно махнул рукой в сторону открытого окна. Встающее солнце забросило свое щупальце внутрь. Плотные
шторы были мгновенно закрыты, хлопнули ставни.
— Что там у тебя? — спросил Людвиг, небрежно отодвигая в сторону пустой графин с двумя стаканами, покрывшимися белесым налетом. Надо бы
выбросить, но руки не доходят.
Секретарь метнулся к столу. Услужливо подсунул какие-то бумажки на подпись.
Ягер бегло просмотрел каждую. Мелькнули знакомые имена, даты, цифры. Но детально вникать не хотелось. Он царапнул бумагу своей подписью и
нетерпеливо оттолкнул документы в руки секретаря.
— Что еще?
— В акватории порта совершил посадку гидроплан с пассажирами на борту. В их числе…
— Какой сегодня день? — Ягер вскочил.
— Среда… — не задумываясь отрапортовал секретарь.
Людвиг на мгновение обмяк, покачал опущенной головой.
Его губы искривила усмешка, от которой у некоторых допрашиваемых стыла кровь в жилах.
— Что ж ты молчал, животное?! Я же тебя расстреляю, если… — Людвиг говорил медленно и нежно, как с той проституткой. Он выдержал паузу, а
затем заорал: — Машину мне! Быстро!
Штурмбаннфюрер СС Людвиг Ягер всегда считал себя неплохим актером.
8
«И склоняй крылья свои перед тем, кто следует за тобой из верующих И иди с ними»
Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 72(70)
Человек сидит на коврике. В тени. На голове белоснежная чалма. Одежда словно бы из чистого хлопка. Возможно, так оно и есть, этот человек
наверняка может позволить себе такое. Он весь наполнен ветром, воздухом… Но не тем ветром, что дует из пустыни в полдень, грязным,
желтовато-серым ветром, тяжелым и смертоносным. Нет. Белые одеяния этого человека наполнены легким, чистым воздухом, который веет над
ручьем в оазисе. Прохладным… И дыхание этого ветра ощущают все вокруг. Как глоток воды, как свежесть листвы…
И поэтому слушать его собрались все, кто только мог.
Человек сидит на коврике.
Человек сидит на коврике. Посреди большого людского круга. Ветер разносит его слова далеко…
— … Те, кто приобрел зло и кого окружил грех, то они обитатели огня, они в нем вечно пребывают. А те, которые уверовали и творили благое,
те обитатели рая, они в нем вечно пребывают…
— … Те, кому мы даровали писание, считают его достойным чтением, те веруют в него. А если кто не верует в него, те будут в убытке…
— … Свидетельствует Аллах, что нет божества, кроме него…
— …но мы остались одни, — голос хриплый, грудной. Человек сидит на коне.
Откуда взялся человек? Откуда конь? Да и какой прок человеку от коня? В пустыне-то… Верблюд — дело другое. А конь…
Два человека смотрят друг на друга.
Один на коврике в тени, и голос его разносит прохладный ветер. Другой на коне, на солнцепеке, с лицом, которое напоминает дно высохшей
реки. Потрескавшееся, коричневое. Страшное.
И люди вокруг. Были… Куда пропали? Как сумели? Как поняли?..
Человек в белом пошевелился, сложил руки на груди. Мелькнул перстень с огромным камнем, прозрачным, как вода. И словно бы в ответ
изменилось лицо всадника, как меняется сухое русло реки, когда касается его дыхание вод.
— Ты прервал мою проповедь, — сказал человек в белых одеждах.
— Ха… Ну не прервал, а так… Немного изменил.
— Да, но это была моя проповедь.
— Точно, ты всегда любил это. Наверное, им, — всадник окинул взглядом домишки вокруг, — это требуется. Ты всегда знаешь, что им требуется.
В отличие от меня. Я предпочитаю правду…
— Зачем ты пришел, Мухаммад? — Человек на коврике — само воплощение терпения. — Да еще с цитатами из Запретной Книги. Ты, в отличие от
меня, никогда проповеди не любил.
— Тоже верно. На мой взгляд, от них никакого толку, — ответил всадник, названный Мухаммадом в честь пророка, и поспешно добавил, видя
реакцию проповедника: — Но это только моя точка зрения. Кстати, я не пойму, почему ты называешь Книгу Зеркал запретной… Не объяснишь,
Имран?
Земля отозвалась глухим гулом. Если бы кто-то из простых смертных был рядом, то обязательно бы завертел головой: что? откуда? Но рядом
никого не было…
— Зачем ты пришел? — Имран отвел глаза, не отвечая на вопрос.
Мухаммад тряхнул поводьями. Прыснул лучиками камень на пальце. Черными лучиками, черный камень… Конь подошел ближе.
— Саммад хочет видеть нас всех. Ему было откровение.
— С каких это пор у него начались откровения?
— Не знаю. Но понимаю тебя. Когда Он нас покинул… я перестал верить в откровения.
Оба корчат гримасы. Один усмехается, другой морщится.
— И тем не менее, — повторяет Мухаммад, — Саммаду нужны мы. А значит, пора двигаться…
— Куда?
— Сам знаешь…
— Я так и не закончил проповедь… — Имран медленно поднимается.
— Ну так закончи! — Мухаммад смеется.
— Все разбежались…
— Но я — то тут!
Минуту Имран смотрит на всадника изучающе. Словно ветерок осторожно обдувает гору. Потом взгляд его темнеет.
Ветер далеко разносит слова…
— Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, поистине Аллах не любит преступивших.