— И все же…
— Д'Артаньян, д'Артаньян! — шутливо погрозила ему пальчиком
очаровательная Луиза. — Разводя подобные церемонии, вы изменяете
вашей родине! Неужели существуют гасконцы, которые, будучи на
вашем месте, не были бы счастливы воспользоваться столь доброй
фортуной?! Или вы лишь притворяетесь гасконцем?
— Никоим образом, — сказал д'Артаньян, чрезвычайно
обрадованный таким поворотом дела. — Что ж, я вынужден
капитулировать перед лицом натиска, который у меня нет желания
отражать…
— Вот и прекрасно, шевалье! — просияла очаровательная
хозяйка. — Я чувствую, мы станем добрыми друзьями…
— Со своей стороны клянусь приложить к этому все усилия! —
браво заверил д'Артаньян.
Увы, совершенного счастья в нашем мире доискаться трудно.
Когда д'Артаньян, приятно взволнованный обретением и удобной
квартиры, и прелестной хозяйки, приканчивал бутылку анжуйского, в
гостиной появилось новое лицо, имевшее, к сожалению, все права тут
находиться, поскольку это и был законный супруг очаровательной
Луизы, отставной лейтенант пехоты, человек, как легко догадаться,
ker пятидесяти, невыносимо унылый и желчный на вид субъект, одетый
в черное платье на манер судейских чиновников. Поначалу на его
кислой физиономии все же появился некоторый намек на улыбку —
когда он узнал, что видит перед собой занявшего лучшие апартаменты
постояльца. Однако вскоре, перекинувшись с д'Артаньяном парой
фраз, он вновь впал в прежнее состояние обиженного на весь свет
брюзги. Должно быть, был неплохим физиономистом и умел рассмотреть
содержимое чужих кошельков через сукно камзола — и сразу понял,
что платежеспособность д'Артаньяна находится под большим
сомнением. Гасконцу показалось даже, что г-н Бриквиль (именно
такое имя носил супруг красавицы Луизы) намерен решительно
опротестовать заключенную женой сделку, и потому наш герой принял
самый гордый и независимый вид, как бы ненароком поглаживая эфес
шпаги, всем своим видом показывая, что в случае попытки претворить
свои намерения в жизнь отставной лейтенант будет вызван на дуэль в
этой самой комнате вопреки всем королевским эдиктам.
Должно быть, г-н Бриквиль был не только физиономистом, но и
умел порою читать чужие мысли — он по размышлении уныло согласился
с происшедшим вторжением гасконца. Правда, всем своим видом
показывал, что кто-кто, а уж он-то вовсе не собирается быть не то
что добрым другом д'Артаньяна, но хотя бы приятным собеседником.
Но поскольку это, во-первых, не сопровождалось чересчур уж явными
проявлениями враждебности, подавшими бы повод для дуэли, а во-
вторых, д'Артаньяну было достаточно и общества хозяйки, он решил
про себя быть философом. То есть стоически выдерживать скрытую
неприязнь г-на Бриквиля, обладавшего, тем не менее, одним
несомненнейшим достоинством, а именно тем, что его шесть дней в
неделю не бывало дома…
Оказавшись, наконец, в своей комнате, д'Артаньян растянулся
на постели и, размышляя над событиями этого дня, пришел к выводу,
что пока что жаловаться на судьбу грешно. Он нежданно-негаданно
стал обладателем отличной квартиры, новой шляпы с пером и нового
клинка. Мало того, его квартирная хозяйка оказалась не костлявой
мегерой из третьего сословия, а очаровательной молодой особой
дворянского происхождения, чьи улыбки и пылкие взгляды, как
подозревал гасконец, таили намек на то, о чем так вдохновенно
повествовал в своей книге синьор Боккаччио, — а надо сказать, что
именно эта книга была единственной, которую д'Артаньян за свою
жизнь одолел от корки до корки и, мало того, прочитал трижды…
Жизнь по-прежнему была обращена к нему своей приятной
стороной — хотя будущее было исполнено неизвестности.
Мало того, его квартирная хозяйка оказалась не костлявой
мегерой из третьего сословия, а очаровательной молодой особой
дворянского происхождения, чьи улыбки и пылкие взгляды, как
подозревал гасконец, таили намек на то, о чем так вдохновенно
повествовал в своей книге синьор Боккаччио, — а надо сказать, что
именно эта книга была единственной, которую д'Артаньян за свою
жизнь одолел от корки до корки и, мало того, прочитал трижды…
Жизнь по-прежнему была обращена к нему своей приятной
стороной — хотя будущее было исполнено неизвестности.
Именно последнее обстоятельство очень быстро заставило
д'Артаньяна перейти от романтических мечтаний к действиям. Хотя он
лежал на том боку, где в кармане камзола покоился кошелек,
последний ничуть не создавал неудобств, не давил на тело,
поскольку был тощим, словно пресловутые библейские коровы из
проповеди, которую он однажды прослушал, будучи в Беарне
(справедливости ради следует уточнить, что в церкви он оказался не
столько движимый религиозным рвением, сколько застигнутый ливнем
неподалеку от нее).
Какое-то время он взвешивал шансы, выбирая направление, в
коем следовало отправиться, делая первые шаги на поприще карьеры.
Выбор ему предстояло сделать из двух домов — де Тревиля, капитана
королевских мушкетеров, и де Кавуа, капитана мушкетеров кардинала.
Для обоих предоставлявшихся ему шансов существовали как плюсы, так
и минусы, но по размышлении д'Артаньян решил, что, поскольку г-н
де Тревиль обитает на этой же улице, совсем неподалеку, с него и
следует начинать…
Глава седьмая
Капитан королевских мушкетеров
Пройдя во двор через массивные ворота, обитые длинными
гвоздями с квадратными шляпками — архитектурная деталь, отнюдь не
лишняя во времена, когда на парижских улицах ещё случались
ожесточенные сражения и пора их ещё не отошла, — д'Артаньян
оказался среди толпы вооруженных людей. Далеко не все из них
носили мушкетерские плащи — в ту эпоху ношение военной формы ещё
не стало непременной обязанностью, да и самой формы, строго
говоря, не существовало. За исключением буквально нескольких
гвардейских частей, где носили форменные плащи, в большинстве
прочих полков ограничивались тем, что старались попросту придать
солдатской одежде хоть какое-то единообразие (чаще всего стараясь,
чтобы цвет её сочетался с цветом знамени полка или роты). Однако,
судя по разговорам и по самому их здесь присутствию, это все были
либо мушкетеры, либо ожидавшие зачисления в роту — не зря перья на
их шляпах при всем разнообразии нарядов были одинаковыми, белыми и
малиновыми, цветов ливреи Королевского Дома.
Толпа напоминала бушующее море, где неспешно и грозно
перекатываются волны. Люди расхаживали по двору с уверенностью
завсегдатаев, то затевая ссоры, то занимаясь шуточным фехтованием.
Чтобы пробиться через это скопление и при этом с равным успехом не
уронить собственной чести и избежать вызова на дуэль, требовалось
приложить недюжинную ловкость. А чтобы самому не вызвать того или
другого, нужно было запастись величайшим терпением.
Для д'Артаньяна стало нешуточным испытанием путешествие
сквозь эту толкотню, давку, гам и суету. Многие оглядывались ему
вслед так, что не оставалось сомнений: в нем опознали провинциала,
мало того, хуже того, считают жалким и смешным. Вся уверенность
д'Артаньяна сразу улетучилась — и пришлось напоминать себе, что
кое с кем из скопища этих бесшабашных удальцов он уже успел
переведаться самым тесным образом, оставшись, строго говоря,
победителем.