Вот одно из будущих, открытых перед нами: будущее, в котором победителем выходит вепрь, в котором божественный гнев продолжает свирепствовать в полную силу и унять его нельзя никак, а можно только питать — жертвоприношениями без конца и без края. В этом здесь и сейчас герои — не более чем память о жертвах, которыми им предначертано стать, тени с пустыми руками, чьи неоплаканные тела лежат и гниют на труднопроходимых калидонских пустошах, где они сошлись с вепрем в битве и были побеждены. Здесь им больше делать нечего.
И тут до него доходит, что не будет им в Калидоне никакого «прохладного вина». И женщины не станут подавать им жаркое, мясо и жир, и Эней не примет их в своем дворце. А может быть, и вовсе нет никакого Энея. Он оглядывается вокруг, отслеживая чувства, самые разные, которые проступают на лицах товарищей. Мелеагр проталкивается вперед. Аталанты не видно совсем. Порыв ветра подхватывает клуб напитанного жиром дыма и несет его по-над террасой в их сторону. Дым пахнет поражением и смертью.
Меланион поворачивается и смотрит назад. Гигантские тени героев протянулись по каменному полу вплоть до самого края, который разрезает их надвое. Далее тьма. Собаки Мелеагра пробуравливаются сквозь толпу и собираются у ног хозяина, который стоит у входа в храм. От него хочется сразу отвести взгляд. Огонь слишком яростно пышет у него за спиной.
Из темноты появляются Аталанта и Аура и не спеша подходят к сбившимся вместе мужчинам с тыла. Ее взгляд скользит по Меланиону и останавливается на Мелеагре, который обращается к ним с речью. Когда она подходит ближе, Меланион отворачивается. Мелеагр делает широкий жест рукой, так, словно пытается разом охватить все загоны до единого, а может быть, и то, что лежит выше по склону.
За первым подъемом — неглубокая седловина, посреди которой проходит вымощенная белым камнем дорога. Она прочерчивает по темной долине светлую линию, словно выпустили из лука огненную стрелу, и теперь видимый след ее растворяется и тает по мере удаления — а затем взрывается крохотными искорками далекого света. Мелеагр указывает именно туда.
Он повышает голос, но плямя ревет, скотина мычит либо блеет, а вместе с нею и те, кто гонит ее к костру. Герои его не слышат, да и слушать его нужды никакой нет. Они всегда знали, что соберутся здесь.
Стоящие вокруг Меланиона начинают переминаться с ноги на ногу. Его толкают в спину, но он не оборачивается. На плечо его ложится рука и тянет на себя. Перед ним стоит Аталанта. Он чувствует кожей отпечатки ее пальцев и спиной жар костра и еще — как медленно нарастает беспокойство среди стоящих рядом людей. Они собираются для последнего марш-броска. Огоньки во тьме — это и есть Калидон .
Они вошли в город через южные ворота и нашли пустые улицы, беспросветный лабиринт. Город, обещанный им, скрывал внутри себя другой город, опустошенный и разграбленный. Они двигались по улицам Калидона, вслушиваясь и вглядываясь в окружающую темноту, и тени, которые набухали вне пределов их зрения, тоже подслушивали и подглядывали за ними. Их страхи были — страхи охотников, которые молча идут по следу или ждут в засаде, взяв оружие на изготовку; в последний момент перед решающим ударом они видят собственное отражение в зрачках жертвы и в следующий миг чувствуют, как ее страх дрожью передается по древку копья. Герои шли бесшумно, и каждый слушал, как собираются вокруг темные твари. Они уже опознали еще одну из возможных будущих судеб. Ничего охотник не боится так, как охоты на самого себя.
Мерцающие красные точки дрейфовали в темноте у них над головами, перемигиваясь, исчезая и появляясь снова, сопровождая их молчаливое шествие к святилищу, которое стояло на высоком месте в северной части города. Войдя в узкий, огороженный высокими стенами проулок, собаки Мелеагра начали лаять. Герои ускорили шаг. Теперь они шли слишком тесно, так что от оружия при случае не будет никакого толку, и предощущение того, что вот-вот должно случиться, охватило их, заставив колебаться между желанием двигаться вперед и желанием отступить.
Куда? Аталанта посмотрела вверх. За глазами набухли тела, выстроившись вдоль крыш и справа и слева. Те, кто шел впереди колонны, развернулись и начали протискиваться назад между теми, кто шел следом. Те, кто пытался по-прежнему идти вперед, напирали. Кто-то крикнул, призывая к порядку, а секундой позже началась атака, сверху, с обеих сторон.
Беспорядок, хаос, бессмысленная свалка. Крик первой жертвы, и следом — паника. В этом месте одержать победу охотники не могли и потому рассыпались, обессиленные первым же натиском, попытались снова собраться, не сумели. Одна группа продолжила пробиваться к святилищу. Остальные рассеялись.
Аталанта, Меланион, Анкей и киммериец обнаружили, что бегут вместе. Что-то скользнуло по ее лицу, сверху вниз. Она ударила влет. Потом — запнулась обо что-то. Она потеряла равновесие — и упала бы и осталась лежать. Рука подхватила ее под локоть и дернула вперед и вверх. И снова их четверо, и они бегут.
Город воздвиг вокруг них стены тьмы, и тяжелые тела мужчин бились друг о друга, покуда бег их не замедлился и кровь не застучала в висках. Улица стала шире и уперлась в небольшой дворик с каменной гермой в центре.
Тут Анкей пробормотал, что все они аркадяне, не обращая внимания на киммерийца, и выругал Мелеагра, предводителя, который завел своих людей в засаду.
Они встали вокруг святилища, каждый — лицом к своей четверти окружившей их непроглядной тьмы. Она понятия не имела, сколько им пришлось ждать, прежде чем послышался скрежет когтей о черепицу — враг подходил по крышам. Она смотрела, как зажигаются вокруг раскаленные булавочные головки глаз. Шесть, восемь, десять, двенадцать. Она нацепила напалечник и потянулась за первой стрелой.
Киммериец пускал стрелу за стрелой, пока ни одной не осталось, потом снял с лука тетиву и соорудил удавку. На него они и набросились. Меланион рванулся было к нему на подмогу, и она услышала, как ее собственный голос смешался с голосом Анкея — двойной лающий окрик, чтобы стоял, где стоит. Два резких крика боли, потом киммерийца не стало — и краткая передышка для троих оставшихся, пока запах свежей крови оттянул на себя всю стаю. Она дралась, зажав между зубами нож, и Аура стрелой вылетала у нее из-под ног, чтобы прикончить тех, кого она сама добить не дотянулась. Анкей размахивал секирой по бесконечной спирали: влево, вправо и опять влево, перекидывая ее с руки на руку, и ноги вросли в землю намертво, как два дуба. Она чувствовала, как кровь его жертв брызжет ей на плечи и на спину. Меланион делал копьем выпад за выпадом, рыча от усилия, но основными волноломами, о которые разбивалась атака, были Анкей и она. Ибо звери накатывали волнами — она сбилась со счета, сколько было этих волн; странная усталость плащом укутала шею, монотонная музыка, которая жужжала и нашептывала ей в уши голосом на удивление знакомым, вот только чьим, она никак не могла вспомнить. Она всякий раз ждала до последнего, прежде чем спустить с тетивы очередную стрелу: глаза ищут цель, рука оттянута назад, пальцы чувствуют стрелу и выгибают лук, а сердце замедляет ход и держит паузу. Потом — ожидание, зияющий интервал, в который врываются еле слышные крики людей в отдаленных частях города, выдохи мужчин, оберегающих ее со спины, скрежет когтей, который совместим скорее с землей и травой, чем с гладкими камнями Калидона. Кажется, что эти интервалы растягивают мгновенья во времена года; неимоверное количество времени на то, чтобы пустить стрелу. Тела падали прямо ей под ноги, и, когда наступала смерть, она перехватывала стрелу возле самого наконечника, чтобы протянуть ее сквозь труп и снова наложить на тетиву.
Когда занялась заря, они оглянулись друг на друга, оскверненные убийством так, словно это не их оружие, а они сами проницали склизскую плоть жертв, резали жилы и чувствовали, как чавкает нутряной жир, когда тебя тянут обратно. Вот только трофеев от этой победы взять им было не суждено. Битва не оставила по себе следа.