Восточный конвой - Михайлов Владимир Дмитриевич


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«КЛАССНОЕ ЗАНЯТИЕ»

Глава первая

1

(Отсчет не ведется)

Самолету наверху было одиноко. Такова судьба их - одиночество дает безопасность, хотя и тяготит порой. Но когда самолеты в небе встречаются это означает катастрофу.

Предчувствие катастрофы не оставляло Милова самого начала полета. Оно возникло, едва лишь лайнер «Люфтганзы» оторвался от взлетной полосы и оставляя внизу и позади аэропорт и весь город. Франкфурт-на-Майне, набирал высоту, чтобы лечь на нужный курс и через несколько часов приземлиться - если ничего не произойдет - в аэропорт города Атланты, штат Джорджия, США.

Милов уважал предчувствия. Они редко обманывали его. Если бы ощущение опасности зародилось у него еще на земле, он, скорее всего, отложил бы полет. Теперь он не мог сделать ничего, что хоть как-то предотвратило бы опасность.

Он сидел, опершись плечом о спинку кресла, повернувшись на сиденье наискось, чтобы таким образом отделиться от остальных пассажиров, заполнявших кабину, и создать себе привычное состояние одиночества, свойственное ему (как он сейчас думал) в не меньшей степени, чем самолетам на высоте. Может быть (думал он), отставному полицейскому и следует быть одиноким, чтобы никому не портить жизнь: долгие годы службы способствуют утяжелению характера. Милов привык уходить в капсулу одиночества, даже находясь в толпе. И сейчас он применил этот же прием, чтобы расслабиться и освободиться с трудноопределимой и все же явственно ощутимой тревоги.

Некоторое облегчение приносила мысль о том, что предчувствия, посещавшие его, сбывались по-разному. Одни - немедленно или почти немедленно, другие - лишь со временем. Про себя он называл их «отложенными штрафами», пользуясь хоккейным термином.

Может быть, впрочем, на возникновение скверных предчувствий повлиял и недавний разговор со старыми друзьями, в котором было сказано и услышано много всякого.

Последнее предчувствие - последнее до нынешнего часа - сбылось сразу. Оно навестило Милова пять дней тому назад во время очередной бессонницы. Где-то в середине ночи, окончательно разуверившись в возможности уснуть, он почувствовал вдруг твердую уверенность в том, что сию минуту ему позвонит Ева. Ощущение было настолько сильным, что он туг же поднялся и пошел в ванную бриться - хотя телефон его не был оборудован видеоблоком и Ева никак не могла бы разглядеть двухдневную щетину.

Он втирал в свои впалые щеки лосьон, когда телефон грянул - застрочил короткими очередями, частыми, как пульс бегуна на финише дистанции.

Милов метнулся к аппарату, распластываясь в воздухе, словно бросался на вооруженного противника, чтобы выбить из его руки финку или ствол. Схватил трубку.

То была действительно Ева. Слышно было прекрасно, как и всегда, когда звонили из Штатов, а не откуда-нибудь из Бибирева или Выхина.

-Что ты делаешь? - Это была всегдашняя ее манера: обходиться без предисловий.

-Не сплю.

-Естественно. Хотя… ну да, у вас же ночь. У тебя ночь?

-Пока еще ее не отменили.

-А чем занимаешься днем? Все ловишь гангстеров?

-Да нет, - сказал Милов после крохотной паузы. - Уже не ловлю. Вышел, как говорится, в тираж

-Неужели?

-Так полагается. Прошло мое время. Одно прошло, другое пришло… Жизнь, одним словом.

-Ты ведь еще совсем не старый.

-Ну, в общем… так получилось.

-Тебе грустно?

-Не без того.

-О, не надо грустить. Только сейчас для тебя и начнется настоящая жизнь. Много свободного времени, можно путешествовать, объездить весь мир. Я права?

-Хочу увидеться с тобой. - Эти слова вырвались у него невольно.

-И мне тоже очень хочется! - Такие желания возникали у Евы раз или два в год. Что у нее было промежутках, Милов не знал и не хотел знать. - Ты и в самом деле очень хочешь встретиться?

Словно бы она и так не знала. Милов проглотил комок и ответил:

-Приезжай. Тогда сама поймешь.

-Не могу. У меня пациенты и надвигается конференция. Очень много сумасшедшей работы. По скучай еще немного. Я тоже буду скучать. Сейчас меня просто нет времени. Пойми и не обижайся Как только смогу, позвоню тебе, и ты приедешь. Если только (тут голос ее сделался чуть более напряженным) ты действительно свободен. У тебя ведь никого не появилось? Ты и на самом деле свободен?

-Как ветер.

-Ты мне изменяешь? Сознавайся немедленно!

-Каждый день, - улыбнулся он. - А ты?

-С утра до вечера только тем и занята, не беспокойся.

-Ах, вот на что уходит твое время! Я уязвлен до глубины души, разгневан, взбешен и жажду крови.

-Я так и знала. Поэтому буду ждать тебя здесь. Где-нибудь через месяц. Или даже раньше, может быть. Тогда и прилетишь свободно, как ветер.

-Ветру легче, - сказал Милов. - У него нет проблем с передвижениями. А у меня есть.

Он не стыдился признаваться в бедности. Бедность была той ценой, какую приходилось платить за чистую совесть, по мнению Милова, - ценой не слишком дорогой. У Евы обстоятельства были более благоприятными, но и ей швыряться деньгами не приходилось. Да американцы и не любят этого.

-Ты о деньгах? Не беспокойся, на этот раз все складывается весьма удачно.

-Получила наследство?

-Все, слава Богу, здоровы. Нет, просто так сложились дела. Так что нужно лишь немного терпения. Вот и все пока. Не грусти. Набирайся здоровья. Как только смогу - немедленно позвоню тебе. Целую.

-И я тебя. Желаю успеха на твоей конференции. Бай-бай…

«Интересно, - подумал он, положив трубку и присев на диван. - Мое предчувствие оправдалось, только не совсем в том виде, в каком я его ощущал. Кто его знает - может быть, я что-то не так понял, когда Мерцалов говорил, что мне в эти дни должно сильно икаться… Ошибся? Или же… это был не последний звонок? Ну что же, во всяком случае, у меня и на самом деле возникло неопределенное количество свободного времени. Потому что мне-то представлялось, что лететь надо будет немедленно. Придется поразмыслить над тем, как использовать его с наибольшей пользой. Или - это ближе к истине - с наименьшим вредом. Безболезненно убить месяц или сколько там получится…»

2

(Обратный отсчет по-прежнему не начат)

Месяца, однако же, не получилось. Всего четверо суток.

Вечером четвертого дня, если считать от предчувствия и звонка, он вернулся домой довольно поздно - после театра. Теперь хватало времени и на то чтобы ходить на спектакли и в концерты - не на самые лучшие, разумеется, места. Но уж став пенсионером, надобно быть им до конца. Посмотреть мир - на это денег не хватало, но на хлеб и кое-какие зрелища еще можно было раскошелиться.

Дальше