На плечо легла рука Бижана.
– Ага. Лучше не бывает. Это я песню вспомнил…
Чувствуя, что идет по краю пропасти, и не в силах остановиться, Тарталья начал высвистывать древний блюз «У моей девочки дурной характер». Сбился на четвертом такте; начал снова. Мелодия не давалась. Рот пересох, свист походил на шипение. Бросив изображать кривой свисток, он продолжил голосом.
Хорошо, хоть слова не забылись:
До стыковки оставалось двадцать пять минут. Блюз скрашивал время ожидания. Когда он закончился, полковник Сагзи зааплодировал первым.
II
Посадочный челнок выглядел компактным и малогабаритным. Однако вместимость его могла поспорить с емкостью корзинки Безумного Шутника из детского интерактивного анимсера «Пикник в аду». В каждой серии Шутник выручал неудачников, угодивших в Бесов Завал или под плевки Чудо-Грымзы, одаривая их грудой полезных артефактов, хранившихся в корзине.
Группа полковника Сагзи явно шла по стопам спасителя детей.
Из челнока, зависшего в метре над землей, уже выгрузили каркасы пяти сборных коттеджей, механического крабопаука-сборщика, пищевые брикеты, два контейнера с мебельными трансформерами, вездеход «Дромадер», кучу ящиков с неизвестной маркировкой и печатями михрянской таможни; тюки с ритуальной одеждой…
Распахнув пасть грузового люка, «жемчужина» микро-кораблика казалась бездонной. В вирт-новостях мелькала информация, будто гематрийские физики наконец проникли в пятое измерение континуума на макро-уровне. И не за горами практическое использование их разработок. Может быть, вехдены опередили гематров? Вот она, «жемчужинка», в недрах которой легко уместится население целой планеты, как мечтал некий помпилианец Флавий с «Этны»!
Лючано задрал голову, пытаясь высмотреть в небе корабль-матку, доставивший их на орбиту Михра. Но, естественно, ничего не увидел. Зато раньше, когда челнок выскользнул из чрева «матки», совершая посадочный маневр, он глянул на обзорник – и у него буквально отпала челюсть. Знакомый изумруд-исполин, которым Тарталья имел счастье любоваться в Андаганском космопорте, блестел рядом, идеально вписавшись в оправу кольца орбитальной станции.
Золотая «канитель», обрамлявшая гигантский кристалл, оказалась стыковочной системой, сращивая корабль со станцией.
– Это ваш звездолет? Мы на нем летели?! – ахнул Лючано.
– Наш!
В голосе младшего Хушенга звучала неподдельная гордость.
– Престиж-флагман Тирской федерации борьбы.
«Вот тебе и „иридиевая королева“, малыш! – не преминул уязвить маэстро Карл. – Сразу видно: спорт у вехденов в почете… Какие же магнаты покровительствуют Тирской федерации борьбы?»
Имя одного из магнатов-покровителей кукольник знал наверняка.
Выгрузка продолжалась. В проеме возник громоздкий колосс, задрапированный серебристой металлотканью. «Памятник Гургину,» – догадался Лючано. С памятником вышла заминка: то ли автоматика дала сбой, то ли оператор замешкался. Оказавшись снаружи, монумент, удерживаемый полем, заколебался в воздухе невесомым ангелом, размышляя: спускаться на грешную землю, или нет? Ветер рванул ткань, отшвырнул в сторону на манер плаща, а там и сдернул вовсе…
Статуя предстала взорам.
Широко расставив ноги, крепко упершись в массивный помост, Мансур Гургин подался вперед. Борец шел на захват. Памятник создал мастер: статуя выглядела живой! Нет, больше, чем просто живой – это был оживший символ. Скульптору удалось запечатлеть Гургина в движении, поймав за хвост крошечный промежуток между двумя мгновениями. Сквозь спокойную уверенность лица старого пахлавана едва уловимо проступало тихое предвкушение. Мансур чуял брешь в обороне соперника и не сомневался в победе.
Но это было не главное. Внутри колосса пылал огонь! Не мертвенное свечение люминофора, даже не «теплая» плазма – настоящее живое пламя! От его сполохов, силящихся прорваться наружу сквозь полупрозрачный материал статуи, казалось, что Мансур Гургин до краев наполнен жизнью!
Лючано стоял, не в силах оторвать взгляд от скульптуры. Камень? Пластик? Стекло? Догадки наслаивались, множились, пока двое вехденов не сбегали за драпировкой, унесенной ветром, и не закутали памятник заново.
– Дурная примета, – угрюмо насупившись, буркнул Заль.
– Какая?
– Покров сорвало. Нельзя памятник раньше срока видеть.
– Один из ваших запретов?
– Нет. Примета, и все. Пустое суеверие.
Сказано было так, что Тарталья сразу понял: суеверие отнюдь не пустое. По крайней мере, для лохматого гитариста.
– Скульптор – гений! – похвалил он работу. – Пахлаван-пир вышел замечательно!
– Гений, – согласился Бижан, подойдя к ним неслышней тени.
Трубач подумал и уточнил:
– Бахрам Кава. Лучший скульптор империи.
Имя показалось знакомым. Ну конечно же! Памятник Нейраму Самангану:крылатый атлет, сотканный из языков пламени, устремляется ввысь. Тот же стиль – предельный реализм, но миг движения вносит в работу высокий пафос символизма… Разве что образ антиса Бахрам воплощал в другом материале.
Вдруг отчетливо представилось: две работы гениального скульптора застыли друг напротив друга. Сейчас Нейрам прянет в небо, но Мансур-ата уже пошел на захват. Антис, чья реакция опережает свет, безнадежно опаздывает, время уходит – и вот Нейрам заключен в каменные объятия старика, не в силах оторваться от земли…
Все очарование улетучилось. На душе остался мерзкий осадок. Словно Тарталью обманули: привели в музей, содрали втридорога за билет – а внутри вместо шедевров великих мастеров обнаружились аляповатые копии, да еще и выполненные галлюциногенными красками, от которых начинается бред.