Мне ужасно хотелось спросить, а не он ли тот самый молодой изобретатель, который устроил неделю ужасов в Кукушкине, а затем был выведен в пьесе Анатолия Ефимовича. Я уже кашлянул и уже рот было разинул, но он тотчас же поднял на меня свои прозрачные серые глаза, и я тут же понял, что ни за что не решусь задать ему этот вопрос. И брякнул я наугад:
-Так что же это у вас получается? Значит, все вот эти шкафы и есть «изпитал»? Значит, правильно у нас говорят, что вы здесь измеряете уровень наших талантов?
На этот раз он даже не улыбнулся.
-Нет, конечно, - проговорил он. - То есть, в каком-то смысле - да. Но в общем-то мы занимаемся совсем другими проблемами, очень специальными, скорее лингвистическими… или, точнее, социально лингвистическими.
Я спросил, надо ли мне понимать его так, что эти шершавые шкафы действительно могут измерить уровень моего таланта, только сейчас настроены на другую задачу. Он ответил, что в известном смысле так и есть. Тогда я не без яду осведомился, в каких же единицах измеряется у них здесь талант: по пятибалльной шкале, как в средней школе, или по двенадцатибалльной, как измеряются землетрясения… Он возразил, что наивно было бы предполагать, будто такое сложное социопсихологическое явление, как талант, можно оценивать в таких примитивных единицах. Талант - явление специфическое и для своего измерения требует единиц специфических…
-Впрочем, - сказал он, - проще будет показать вам, как машина работает. Данные, которые она выдает, имеют весьма косвенное отношение к таланту, но все равно… Вот, скажем, эта страничка, ваша рецензия на некую повесть под названьем «Рожденье голубки»… Что это за повесть - можно судить по одному названию… Но машина будет иметь дело не с повестью, а только с вашей рецензией, Феликс Александрович.
Он не без труда отцепил от листков намертво приржавевшую скрепку, взял верхний листок и положил его в этакий мелкий ящичек размером в машинописную страницу. Затем он задвинул ящичек в паз, небрежно перекинул несколько тумблеров на пульте и нажал указательным пальцем на красную клавишу с лампочкой внутри. Лампочка погасла, но зато засуетились и замигали многочисленные огоньки на вертикальной панели, и оживились два больших экрана по сторонам панели. Зазмеились кривые, запрыгали цифры, защелкали и тихонько заныли всякие там клистроны, кенотроны и прочие электронные потроха. Эпоха НТР.
Длилось все это с полминуты. Затем нытье прекратилось, а на панели и на экранах установились покой и порядок. Теперь там светились две гладкие кривые и огромное количество разнообразных цифр.
-Ну, вот и все, - произнес он, выдвинул ящичек и уложил листок обратно в папку.
Я и рта раскрыть не успел, а он уже объяснял мне, что вот эти цифры - это энтропия моего текста, а вот эти характеризуют что-то такое, что долго объяснять, а вот эта кривая - это сглаженный коэффициент чего-то такого, что я не разобрал, а вот эта - распределение чего-то такого, что я разобрал и даже запомнил было, но сразу забыл.
-Обратите внимание вот на эту цифру, - сказал он, постукивая пальцем по одинокой четверке, сиротливо устроившейся в нижнем правом углу цифрового экрана. - Среди ваших коллег сложилось почему-то убеждение, будто именно это и есть пресловутая объективная оценка или индекс гениальности, как называет ее этот странный, обмотанный бинтами человек.
-Ойло Союзное, - пробормотал я машинально.
-Возможно. Впрочем, сегодня он назвался Козлухиным, а вообще-то он появлялся здесь неоднократно, каждый раз с другой рукописью и под другим именем. Так вот, он упорно называет эту цифру индексом гениальности и считает, что чем она больше, тем автор гениальней…
И он рассказал, как, пытаясь разубедить Петеньку Скоробогатова, он однажды вырвал наугад из какой-то случайно попавшейся под руку газеты фельетон про жуликов в торговой сети и вложил в машину, и машина показала семизначное число, и хотя невооруженным глазом было видно, что фельетон безнадежно далек от гениальности, Петенька Скоробогатов ни в чем не разубедился, хитренько подмигнул и бережно спрятал газетный обрывок в разбухшую записную книжку.
-Ойло Союзное, - пробормотал я машинально.
-Возможно. Впрочем, сегодня он назвался Козлухиным, а вообще-то он появлялся здесь неоднократно, каждый раз с другой рукописью и под другим именем. Так вот, он упорно называет эту цифру индексом гениальности и считает, что чем она больше, тем автор гениальней…
И он рассказал, как, пытаясь разубедить Петеньку Скоробогатова, он однажды вырвал наугад из какой-то случайно попавшейся под руку газеты фельетон про жуликов в торговой сети и вложил в машину, и машина показала семизначное число, и хотя невооруженным глазом было видно, что фельетон безнадежно далек от гениальности, Петенька Скоробогатов ни в чем не разубедился, хитренько подмигнул и бережно спрятал газетный обрывок в разбухшую записную книжку.
-Так что же она показала, эта ваша семизначная цифра? - с любопытством спросил я.
-Простите, Феликс Александрович, но цифры бывают только однозначные. Семизначными бывают числа. Так вот, число, выдаваемое на этой строчке дисплея, он снова постучал пальцем по моей четверке, - есть, популярно говоря, наивероятнейшее количество читателей данного текста.
-Читателей текста… - заметил я с робкой мстительностью.
-Да-да, строгий стилист несомненно найдет это словосочетание отвратным, однако в данном случае «читатель текста» - это термин, означающий человека, который хотя бы один раз прочитал или прочтет в будущем данный текст. Так что эта четверка - не какой-то там мифический индекс вашей, Феликс Александрович, гениальности, а всего лишь наивероятнейшее количество читателей вашей рецензии, показатель нкчт, или просто чт…
-А что такое эн-ка? - спросил я, чтобы что-нибудь сказать: голова у меня шла кругом.
-Нк - наивероятнейшее количество.
-Ага… - сказал я и замолчал было, но в голове моей тут на мгновение прояснело, и я вопросил с возмущением: - Так какое же отношение это ваше нкчт имеет к таланту, к способностям, вообще к качеству данного, как вы выражаетесь текста?
-Я предупреждал вас, Феликс Александрович, что мера эта имеет лишь косвенное отношение…
-Да никакое даже не косвенное! - прервал я его, набирая обороты. - Количество читателей зависит прежде всего от тиражей!
-А тиражи?
-Ну, знаете, - сказал я, - уж вы то мне не рассказывайте! Уж мыто знаем, от чего, а главное - от кого зависят тиражи! Сколько угодно могу я вам назвать безобразной халтуры, которая вышла полумиллионными тиражами…
-Разумеется, разумеется, Феликс Александрович! Вы сейчас совсем как этот ваш забинтованный Козлухин, почему-то упорно и простодушно связываете величину нкчт с качеством текста прямой зависимостью.
-Это не я связываю, это вы сами связываете! Я-то как раз считаю, что никакой зависимости нет, ни прямой, ни косвенной!
-Ну как же нет, Феликс Александрович? Вот текст, - он двумя пальцами приподнял за уголок страничку злосчастной моей рецензии, - показатель нкчт, как видите четыре. Есть возражения против такой оценки?
-Но позвольте… естественно, если брать рецензию, да еще внутреннюю… Ну, редактор ее прочтет… Может, автор, если ему покажут…
-Так. Значит, возражений нет.
Он вдруг ловко, как фокусник, извлек из моей папки старую школьную тетрадку в выцветшей, желто-пятнистой обложке и столь стремительно придвинул ее к лицу моему, что я отшатнулся.