Духареву сыновья Петра не понравились. Одеты по-византийски, рожи постные, глазки потуплены. Вид у обоих далеко не царственный. Впрочем, что возьмешь с тех, кто с малолетства — в заложниках.
— Изменника Калокира? — Это для Духарева сюрприз. — Мне об этом ничего не известно. Мой князь — союзник вашего императора. Он здесь — по его просьбе.
— Следи за своим языком, росс! Император не просит — он повелевает!
— Пусть так, — согласился Духарев. — Мы здесь, потому что булгарский кесарь отказался выполнять повеления Константинополя, и ваш император повелел предложить моему князю золото, чтобы мой князь пришел сюда и научил булгар повиновению. Так сказал патрикий Калокир, которого ты назвал изменником. Возможно, ты и прав, патрикий, но могу тебя заверить: золото, которое привез Калокир, чтобы мой князь помог вашему императору в его войне с булгарами, было настоящим.
— Ты лжешь, варвар! — перебил Сергея патрикий.
— Не кричи, ромей! Даже этот священник рядом с тобой сможет отличить настоящее золото от фальшивого!
— Не о золоте речь. Ты лжешь, говоря, что император Рима воюет с Булгарским царством! — Патрикий повернулся к царевичам: — Разве не с почетом принимали булгарских послов в июне сего года?
Царевичи закивали, подтверждая. «Ловко», — подумал Духарев.
Нанятые ромеями русы высадились в Булгарии в августе, а хитрожопые ромеи за два месяца до этого принимали булгарских послов и небось договор о взаимопомощи заключили.
Тем временем патрикий по-гречески принялся заверять царевичей, что всё будет путем и Великая Преслава никогда не достанется варварам.
Духарев понимал достаточно, чтобы сообразить, о чем идет речь. Разубеждать никого не стал. Во-первых, потому что не считал ни себя, ни своего князя варварами, а во-вторых — не желал афишировать, что кое-как, но понимает ромейскую речь.
Патрикий снова вспомнил о пленнике.
— Ты утверждаешь, росс, что находишься у нас на службе. Тогда почему ты напал на моих воинов?
— Это они напали на меня, — возразил Духарев. — Я и мои люди были вынуждены защищаться.
— Ты мог сдаться, — заметил поп Филофей.
— У меня не было возможности вступить в переговоры, — сказал Духарев. — Когда на меня нападают, я сражаюсь.
— Ты и твои люди убили сорок шесть воинов императора. Это преступление.
— Это бой, — Духарев пожал плечами. — Воины императора тоже убили одного из моих воинов.
Опрометчиво сердить тех, от кого зависит твоя жизнь. Но Сергею было наплевать.
Патрикий поморщился, а Духарев поймал весьма заинтересованный взгляд царевича Бориса. Похоже, арифметика, в которой выразилось столкновение двухсот ромеев и шести русов, произвела на него впечатление.
— Вы не воины, а разбойники, — процедил патрикий. — И вас накажут, как разбойников. Вас распнут! Распнут! — повторил ромей с явным удовольствием. — Завтра на рассвете! Уведите варвара! — бросил он страже.
— Ты поклялся, что сохранишь жизнь моим людям! — возмутился Духарев.
— Клятва, данная язычнику, — недействительна, — ухмыльнулся патрикий. — Верно, преподобный Филофей?
Поп с важностью кивнул.
— Я не язычник, ты, лживая ромейская обезьяна! — рявкнул Духарев. — Я — христианин!
— Ты должен выполнить обещание, патрикий, — заметил царевич Борис.
— Даже если он и крещен, это не важно, — сказал ромей. — Он разбойник. Этим всё сказано. У разбойников нет ни понятия чести, ни понятия верности клятве.
— Зато они есть у нас! — возразил царевич. Он определенно начинал нравиться Сергею.
— Ты клялся сохранить жизнь его людям, — подал голос Филофей. — О нем самом не было сказано ничего. Но я бы сохранил ему жизнь. Если он действительно военачальник Сфендослава, за него могут заплатить неплохой выкуп.
— Наверняка он на это и рассчитывал, — по-гречески отозвался патрикий. — Но посмотри на него внимательно, преподобный. Это наш враг. И очень опасный. Потому будет так, как я сказал. Его распнут. Утром. — И сказал по-булгарски: — Я помилую твоих людей, росс. Оставлю их в живых. Возможно — тебя тоже. Я еще не решил. Уведите его!
— Зачем ты ему солгал? — по-гречески спросил Филофей, когда Духарева выводили из шатра. — Ложь — грех.
— Ты мне его отпустишь, преподобный, — ответил патрикий. — Зато варвар, надеясь на помилование, не выкинет ночью никакого фокуса. Поверь мне, преподобный, я знаю этих дикарей. Даже спутанные по рукам и ногам, они всё равно могут быть очень опасны.
Ночь была темной и теплой для конца сентября. Духарев остановился, запрокинул голову. Красивое небо. Звездное. Безлунное.
Сергей перевел взгляд с неба на землю. На земле горел костер. Вернее, много костров. Но этот — ближе прочих. От костра пахло дымом и едой. Духарев сразу вспомнил, что поесть ему не предложили.
Стражник легонько пихнул Сергея древком копья. Не будь у Духарева связаны руки, он мог бы отнять у стража копье и умереть с честью, с оружием в руках. Но даже и со связанными руками он мог бы сделать стражу очень больно. Ромей, надо полагать, это чувствовал, поэтому относился пленнику с опаской. Но сбивать стража с ног не было смысла: остались бы еще семеро. И вдобавок полторы тысячи воинов в лагере.
— Я хочу пить! — объявил Духарев. — Пить! — последнее слово он сказал по-гречески.
Его охранники посовещались, потом подвели его к костру. У костра четверо ромеев играли в кости, еще двое спали, остальные занимались кто чем. Оружие было аккуратно сложено рядом.
Старший из стражей поднял с земли полупустой бурдюк (игроки в кости недовольно заворчали), знаком показал Духареву, чтобы тот сел, и поднес бурдюк к его губам. В бурдюке оказалось разбавленное вино.
Спать Духарева уложили у другого костра. Всё — очень вежливо. Даже попонку подстелили. Но ноги связать не забыли.
Спать Духарев не собирался. Если завтра его казнят — это его последняя ночь...
Что ж, пожил он славно. Детишек трое. Уже, считай, взрослые. У Слады тоже всё будет хорошо. Может, еще и замуж выйдет, какие ее годы... А вот что будет с Людомилой? Эх...
Как уснул, Сергей сам не заметил. Но когда проснулся, ночь еще не кончилась. Проснулся же воевода оттого, что кто-то перерезал ремни, которыми были связаны руки.
Костер погас, потому Духареву трудно было разглядеть своего освободителя. А пахло от него, как от любого кавалериста: конским потом, пылью и кожей.
Духарев лежал молча, не шевелясь. Не важно, кто. Важно, что друг. Враг сначала перерезал бы горло.
Руки освободились. Духарев аккуратно подвигал кистями, повернул голову. Справа — силуэт стража. Сидит, опираясь на копье, как ни в чем не бывало. Спит? Или — мертв?
Освободитель покончил с путами, молча сунул в ладонь рукоять короткого меча, нахлобучил на голову воеводе шлем, потом лег на землю и пополз подальше от костра. Духарев тоже пополз.
Впрочем, по-пластунски они передвигались недолго. Метров через тридцать спутник Сергея решительно поднялся. И рядом поднялись еще шестеро. Встал и Духарев.
— Ты как, батька, идти можешь? — шепотом спросил один из шестерых. Духарев узнал голос. Стемид Барсук. Его собственный большой сотник.
— Могу.
На Духарева накинули плащ. Барсук двинулся вперед. Шел решительно, уверенно, не скрываясь. Как раз так и нужно идти через спящий вражеский лагерь, разбитый по всем правилам военного искусства, даже огражденный невысоким частоколом. Впрочем, через ограду они лезть не стали. Двинулись прямо к выходу.
— Куда? — заступил им дорогу опцион охраны.
— В Преславу, — ответили ему по-гречески. — Приказ стратига.
К несчастью, опцион оказался недоверчивым.
— Документ!
— Пожалуйста!
Распахнувшийся плащ, быстрый укол. Подчиненные опциона тоже ничего не успели: ни взяться за оружие, ни далее закричать.
Зато беглецы успели пробежать почти двести метров, прежде чем поднялась тревога. Погоню, впрочем, снарядили проворно. И двух минут не прошло, как Духарев услышал позади топот копыт. Позади и впереди. Можно было нырнуть в придорожные кусты, но Барсук упрямо бежал по дороге, и Духарев решил, что сотник знает, что делает. Так и оказалось.
Из темноты навстречу вылетели всадники, но рубить беглецов не стали. Передовые пронеслись мимо, остальные окружили, стеной отделив от погони.
Защелкали луки, заржали лошади, закричали люди... Преследователи слишком поздно сообразили, что столкнулись с многократно превосходящими силами — большой дружиной киевского воеводы Серегея.
Духареву подвели коня.
— Здрав будь, батька! — раздался звонкий голос Йонаха. — Эй! Славно получилось! — и похвастался, не удержался: — Это я тебя углядел! Когда тебя ромеи вином поили!
Посланный за помощью хузарин добрался до Преславы вполне благополучно. И обнаружил там не только Дементия с остатками малой дружины, но еще пять сотен духаревских дружинников во главе со Стемидом Барсуком. Барсук решил не обращаться за помощью к Икмору и Щенкелю — чтоб времени не терять. Поднял гридней и немедленно двинулся на выручку воеводе.