Перед сном Ваня Терочкин решился и заговорил с Барановым.
– Куда ты все время ходишь? Второй день убегаешь с таким видом, будто у тебя свидание.
– Вот откуда ты, Жанно, можешь знать, с каким видом человек убегает на свидание? – не выдержал Дима.
Если Терочкин и обиделся, то не подал виду.
– Пойми, Баранов, мы твои друзья.
Баранов сел на своей койке, натянул одеяло под подбородок.
– Не говори за всех, Ванька… Ты – мой друг, но вообще… Сегодня ребята так на меня смотрели – мороз по коже.
– Как? – Иван повернулся, подпер щеку ладонью.
– Как будто я только что упал в дерьмо.
Иван поморщился.
– Просто мы о тебе беспокоимся, Баранов. Думаем, как бы тебе помочь.
– Не смешивай понятия, Ваня. Вам надо сделать меня удобным в обращении. При чем тут «помочь»?
– Злой ты, Димка, – сказал Иван, укладываясь на подушку. Он чувствовал горечь во рту и жалел, что вообще начал разговор.
Дима выбрался из койки и подсел к изголовью ваниной.
– Если ты в самом деле хочешь мне помочь… – начал Баранов.
Иван открыл один глаз.
– Ну?
– Нужен ключ от подвала.
– Зачем тебе?
– Хочу вытащить машину времени.
Сюкорг подскочил, уронил на пол подушку.
– Ты соображаешь? – шепотом выкрикнул он.
Баранов вдруг заплакал. Ваня растерялся, свесился к нему с койки.
– Ты чего? – прошептал он. – Ты, Баран, чего?
Не отвечая, Баранов вернулся в кровать, натянул одеяло себе на голову.
– Димка, – позвал Терочкин. – Димка, ты меня слышишь? Я помогу. Я достану.
– Ребята, спать мешаете! – не выдержал Герка Тищенко, скромный середнячок, будущий механик.
И наступила тишина.
Ваня Терочкин видел машину времени второй раз в жизни, и снова она вызвала у него глубочайшее недоумение. Жестяная коробка, допотопный пульт управления, рычаги какие-то – как у трактора. Ни в жизнь не заподозришь в этом гробе сложный механизм, позволяющий ставить эксперименты в самой, наверное, парадоксальной сфере человеческих мечтаний.
– Слушай, Баранов, как тебе в голову пришло, что эта штука работает? – не выдержал Иван, водя по «бандуре» ослепительным синеватым лучом карманного командирского фонарика.
– Ну, уверен-то я не был… – сознался Дима. – Читал описание и принцип действия в «Kurven und Strecken der irrealen Zeit» [33] доктора Мюнца. В хрестоматии по немецкому за пятый класс. Помнишь, была такая, синенькая?
Иван наморщил лоб.
– Кажется… Нам оттуда задавали «Die Heldentat des jungen Kosmonauten» [34] Анны Вольфрам. Да?
– Именно, – подтвердил Баранов и вздохнул. – Когда я эту штуку нашел, то глазам не поверил. Думал, доктор Мюнц – обыкновенный полоумный немецкий профессор. Оказывается – нет, на самом деле…
– Я и сейчас не верю, – сказал Иван.
Оказывается – нет, на самом деле…
– Я и сейчас не верю, – сказал Иван. – Ну что, взяли?
Они погрузили жестяной «гроб» на тележку и вывезли во двор, где в окружении сверкающего в свете фонарей тонированного стекла машина времени выглядела вопиющим анахронизмом.
Высокий моральный уровень сотрудников космической службы и воспитанников интерната оказались для похитителей наилучшим пропуском за пределы территории Звездного городка. Всю дорогу до Эрмитажа Иван молчал, потрясенный собственным цинизмом.
Темная громада Эрмитажа ожидала их, таясь на набережной. В ночном городе было совсем тихо, только слышалось, как беспокойно плещет невидимая река, всякий раз отскакивая от мазутных балок, укрепляющих берег, – словно злой пес, не в силах совладать с прутьями ограды.
– Здесь? – спросил Иван, останавливаясь. Жестяной лязг тележки раздражал его – чтобы не сказать «пугал».
Дима кивнул на освещенное окно подвала.
– Дальше я сам. Прощай, Иван.
– Димка… зря ты это затеял.
Баранов взялся за ручки тележки.
– Поверь мне, Жанно, я знаю, что делаю. Наври там, в интернате, что я сбежал… или еще что-нибудь.
– А если тебя там… – начал Иван и покраснел, чего в темноте Дима не заметил. – Ну, вдруг тебя там убьют?
Баранов хмыкнул.
– В любом случае, я намерен остаться в прошлом. Буду для тебя навек вчерашним днем. Прощай, Ванька.
В кармане у Баранова лежал револьвер, украденный в музее боевой славы, о чем Терочкин, естественно, не догадывался.
Второе исчезновение Баранова вызвало настоящую бурю. Директор срочно уехал в Москву. На месте происшествия работала комиссия, состоящая из капитана ФСБ Некрасова, психолога, специализирующегося на криминогенных отклонениях, и нескольких неприятных людей в костюмах, с незапоминающимися лицами и именами. Они рылись в бумагах и файлах интерната, поднимали архивы, имеющие отношение к погибшим родителям Баранова, разговаривали при закрытых дверях с одноклассниками Вадима и держали при себе сделанные ими выводы.
Общее мнение ребят выразил Артур Эйвадис, который считал, что Баранова необходимо вернуть, после чего вышвырнуть из СЮКа, чтобы другим навек было неповадно. Терочкин страдал и помалкивал. Герка Тищенко высказался в том смысле, что, может быть, Баранова проще оставить в покое… но Тищенко не поддержали. Равнодушие в этом вопросе было признано недопустимым.
Наконец из столицы вернулся директор, и Ивана вызвали для повторного собеседования.
В кабинете сидели Артур Эйвадис, сам директор и капитан ФСБ Некрасов.
– Есть мнение, – сказал директор, не глядя на Ивана, – что тебе известно, где машина времени.
– Откуда?
Директор посмотрел ему прямо в глаза.
– Есть мнение, – повторил он.
Иван сел, упираясь коленями в перегородку полированного стола.
– Операции по поиску обходятся государству в огромную сумму, – вмешался Некрасов.
– Может, действительно лучше оставить Барана в покое? – хмуро спросил Иван.
Директор встал, показывая, что разговор окончен.
– Терочкин, – сказал он, – учти: если Баранов не будет найден, я отчислю тебя из интерната за соучастие.