От любопытства Петронилла забыла даже голод. Теперь, когда ее перестали пугать адом и геенной, она совершенно успокоилась.
Оливьер говорил:
– Итак, вы знаете теперь, что все земное и плотское суть пагуба. Следовательно, Иисус должен был взирать на болезни тела не со скорбью, но радостно. Ведь болезнь тела – это средство ко скорейшему разрешению человека от бренной земной оболочки и, следовательно, – благо.
Эрмесинда сказала:
– Мы читали, как Иисус умножил число хлебов и рыб и малым их количеством чудесно накормил многих. Разве не следует понимать это так, что Он все же заботился о пропитании тела и о том, чтобы оно не погибло?
Оливьер ждал этого вопроса. Улыбнувшись, он отвечал:
– Сестра, так буквально понимают Писание только простецы. За каждой тварью стоит замысел Божий, бесконечно далекий от твари и бесконечно совершенный, в то время как она сама несовершенна, ибо искажена земным воплощением.
– Да, – сказала Эрмесинда.
– Точно так же за каждым словом Писания стоит иной, истинный смысл. Хлебы, число которых таинственно возросло, суть хлебы духовные, то есть слова Жизни. Чем дольше говорил Он, уча людей, тем более умножались слова Жизни, так что в конце концов напитались тысячи жаждущих душ.
– Сказано также, что Иисус целил болезни тела, – проговорила Эрмесинда.
– И это надлежит понимать духовно, – наставительно сказал Оливьер. Теперь он обращался только к Эрмесинде; остальным же как бы дозволялось присутствовать при их доверительной беседе. – Слепые, которым Он давал прозрение, были на самом деле грешниками. Души их действительно пребывали в слепоте; Он же отверзал им очи, дабы они могли видеть самое себя.
– Но зачем же тогда Иисус видимо жил и страдал? – спросила Эрмесинда.
Теперь Петронилла ясно видела, что Эрмесинда знает правильный ответ на свой вопрос, а спрашивает лишь ради других – ради тех, кто не знает ответа и не решается перебить Оливьера.
Совершенная добавила:
– Ведь на самом деле Иисус не воплощался и не носил позорного телесного вретища. Не обманом ли были Его жизнь и смерть?
– Сестра, разве добрый Бог обманывает? Лжецом Он стал в руках католической церкви, извратившей слова Писания себе на потребу, – строго молвил Оливьер. – Иисус был призван как живой пример для человечества. Он учил людей отрешаться от плоти с ее страданиями. Он учил людей сбрасывать ветхую телесную оболочку, чтобы вернуться к истинному Богу и создать истинную Церковь, к которой мы с тобой принадлежим.
– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! – воскликнула Эрмесинда.
– Истинно, – отозвался Оливьер.
– Аминь, – вразнобой подхватили остальные.
И Петронилла прошептала следом за ними:
– Аминь.
После короткого молчания Оливьер сделал знак своему сотоварищу, и тот встал. Повинуясь тому же знаку, поднялась из-за стола и Эрмесинда.
И вот тот человек, что был с Оливьером (он так и не сказал своего имени) протягивает руку старому графу Фуа; а граф берет за руку своего сына; тот – своего двоюродного брата Одо Террида; Одо Террид – Рожьера де Коминжа; Рожьер де Коминж – своего отца графа Бернарта. И так они стоят по правую руку от Оливьера.
А Эрмесинда сжимает своими сухими горячими пальцами вспотевшую ладошку Петрониллы; Петронилла прикасается к локтю своей матери Этьенетты; Этьенетта берет за руку домну Филиппу, супругу графа де Фуа; домна Филиппа – домну Эклармонду, сестру графа; а Эклармонда соединяет руку с рукой второй совершенной, которая пришла в Фуа вместе с Эрмесиндой.
И так они стоят по правую руку от Оливьера.
А Эрмесинда сжимает своими сухими горячими пальцами вспотевшую ладошку Петрониллы; Петронилла прикасается к локтю своей матери Этьенетты; Этьенетта берет за руку домну Филиппу, супругу графа де Фуа; домна Филиппа – домну Эклармонду, сестру графа; а Эклармонда соединяет руку с рукой второй совершенной, которая пришла в Фуа вместе с Эрмесиндой. Вторая живая цепь становится слева от Оливьера.
Братья, сестры.
В наступившей тишине громко затрещал факел за спиной у Петрониллы. Эрмесинда потянула девочку за руку. Вся цепь, колыхнувшись, пала на колени – один увлекая другого.
Эклармонда де Фуа громко сказала:
– Благослови нас, добрый христианин.
И склонила голову, коснувшись лбом пола. Следом за нею точно так же склонили головы и остальные.
Оливьер молвил, серьезно и торжественно:
– Бог да благословит вас.
Выпрямились, но с колен не поднялись.
Петронилла смотрела на Оливьера во все глаза. Теперь, когда она умалилась перед ним, он еще больше вырос, сделался огромным, наподобие горы. Он был суров и прекрасен. И стар. В его глазах жил Святой Дух.
Заметно волнуясь, проговорил Бернарт де Коминж, отец Петрониллы:
– Благословите нас, добрый человек.
Нестройно подхватили эти слова Рожьер и Одо Террид, а из женщин – Эрмесинда и сомлевшая от собственной храбрости Петронилла.
Оливьер отозвался:
– Господь да благословит вас.
И в третий раз поклонилось ему все собрание.
И тот совершенный, чьего имени никто не узнал, сказал:
– Благослови нас, отец, и моли доброго Бога за нас, грешных, дабы сделал нас истинными христианами и даровал нам кончину благую.
И ответил Оливьер:
– Бог да благословит вас, чада, и да соделает вас истинными христианами, и да сподобит кончины благой.
– Аминь, – громко сказал старый граф Фуа.
– Истинно, – произнесла Эрмесинда.
И Петронилла, льнущая к ней восторженной душой, повторила с радостью:
– Истинно.
Оливьер оглядел собравшихся, как учитель старательных учеников. Сказал так:
– Вознесем же все вместе ту единственную молитву, которая указана истинным христианам.
И запел «Отче наш».
Он пел неожиданно красивым, низким голосом, гладким, как атлас.
Петронилла знала «Отче наш» по-латыни; совершенные же, все четверо, пели на провансальском наречии. Петронилла завидовала им и остро страдала оттого, что не может петь вместе с ними.
– …хлеб наш сверхсущный дай нам ныне… – выпевала рядом с ней Эрмесинда.
Домна Филиппа, жена графа де Фуа, тоже пела. И Бернарт де Коминж.
– Яко Твое есть Царство… – заключил Оливьер.
Отзвук сильного голоса еще некоторое время бродил по залу и, наконец, затих под потолком, в темноте, куда не достигал рассеянный свет факелов.
Подняв руку, Оливьер провозгласил:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
– Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет с нами, – отозвалась Эрмесинда.