Двери мощные, запоры крепкие, стены высокие… Одно слово — зона!
— Не надо края, не надо боя, — вскинул ладонь Ржавый. — Нормальные герои всегда идут в обход. Мы ведь тут все вроде нормальные, а, гражданин начальник?
— Ну, это как посмотреть, — пожал плечами Колякин. — Ты к чему клонишь-то?
— Я к тому, гражданин начальник, что лоханулся ты изрядно. И все твои менты, — усмехнулся Ржавый. — Мы с братвой метро взяли[194]. В натуре. Так что сейчас уйдём с песнями, без проблем.
В глазах его не было торжества. Так смотрит шахматист на партнёра, прозевавшего выигрышную комбинацию. Никто в этом мире не совершенен.
— Метро взяли? — внутренне похолодел майор, однако лица решил не терять. — И где, если не секрет?
— Да какие теперь секреты, — рассмеялся Ржавый. — У металлического цеха, где новый корпус строили.
Так и сказал: не «строят», а «строили», хотя бетоновозы там разворачивались только вчера и уложенный ими раствор даже не успел толком застыть. Просто и эта стройка, и прочие приметы вчерашней жизни на глазах отбывали в историю, устраиваясь на её пыльных полках где-то рядом с динозаврами и Арктидой. И Ржавый это засвидетельствовал своей речью, сознательно или нет.
— Ага! — подался вперёд майор. Сейчас он напоминал Архимеда, вылезающего из ванной. — А вынутую землю ссыпали небось в котлован, чтобы всё шито-крыто? Хотя погоди, — он с пробудившимся сомнением почесал затылок, — оттуда ведь до стены периметра о-го-го…
— Зато до сливной трубы близко, — подмигнул ему Ржавый. — Ох толста, зараза, ох крепка!.. Целую неделю в час по чайной ложке долбили. Гидравлический пресс в цеху — бум, а мы по трубе в тот же миг — хресь! Бум — хресь, бум — хресь… Ну что, — тут он потянул носом воздух, — рвать когти будем или в Лазо играть?
Запах растворителя действительно становился всё гуще. Защитникам здания явно предстояло если не сгореть, то задохнуться — уж точно.
— Да, уходим, — с невольным уважением кивнул рецидивисту майор. — Но сначала в ружпарк. Надо забрать затворы из автоматов и сколько можно патронов, чтобы врагу не достались… Ну, гвардейцы, вперёд!
Минут через десять они отодвинули засов наружной двери и осторожно, держа стволы наготове, завернули за угол. Там их глазам предстала незабываемая картина. От плаца до промзоны растянулась огромная, не меньше тысячи голов, живая цепь. Мутные глаза, словно у людей под гипнозом. Слаженные движения. Быстрые руки, цепкие пальцы… По цепи плыли железные вёдра, полные лака, разных красок, ацетона, уайт-спирита, — всего, что нашлось. Заканчивалась цепь на крыше здания администрации. Там стоял крепкий и ловкий зэк, старательно опорожнявший в чердачное окно ведро за ведром. Вёдра были десятилитровые, новенькие и блестящие, не иначе как со склада готовой продукции…
— Ох и ни хрена себе! — прошептал Колякин, судорожно вздохнул и машинально клацнул затвором. — Патронов-то и не хватить может…[195]
Живая цепь вдруг показалась ему единым организмом, идущим на поводу чьей-то управляющей воли. Придумал же кто-то всех выстроить, организовать процесс, сообразить в плане вёдер и горючей смеси? Нет-нет, людоеды орудовали не сами по себе, кто-то их вёл…
Колякин пригнулся, кивнул Ржавому и свистящим шёпотом приказал:
— Давай, Сусанин, веди.
И они пошли — вслушиваясь, вглядываясь, держа стволы наготове. Тяжелее всех оказался вооружён Абрам. Помимо двух «калашниковых», трех «макаровых» и баула, он пёр ещё деревянный ящик с двумя цинками. Естественно, на голове.
Колякин уже и не удивлялся. Его рассудок просто фиксировал происходившее, утратив, кажется, способность чему-либо удивляться.
А площадка для съёмок третьеразрядного ужастика всё тянулась и тянулась кругом, и конца-краю ей не было. Кровь, раскиданные кости, обрывки одежды… Горел барак двенадцатого отряда, на крыше клуба отбивались ступерами, из библиотеки раздавался нечеловеческий визг.
Казалось, ад уже взошёл на землю, и уже небо как свиток, и как власяница — Луна, и навсегда убиты любовь и надежда, и уже погасло солнце, и нету пути…
Но, как оказалось, выражение «глаза страшатся — руки делают» относится не только к неприподъёмной работе. Постепенно беглецы миновали жилую зону, пробрались на производственную и припустили рысцой к металлическому цеху. Бежали, впрочем, недолго.
— Стоп! — вдруг вскинула руку Мамба, в её голосе слышалась отчётливая тревога. — Там эти твари, они ждут нас. Их десятка три.
«Там» — это за высоким штабелем брёвен, громоздившимся у лесопильного цеха.
— Да откуда тебе знать, ты же не местная, — начал было Ржавый, но тут, как и предсказала Мамба, брёвна зарокотали и покатились, этак картинно, словно в низкобюджетном боевике, и показался пёстрый, но очень слаженный взвод. Зэки, вольняшки, контролёры…
По-разному одетые, они всё равно выглядели близнецами: мутные глаза, неестественно оскаленные зубы, резкие и опасные, словно у матёрых хищников, движения. Одно слово — стая. С леденящим душу рёвом они бросились вперёд…
Только не на тех нарвались. Клацнули затворы, и острые пули со стальными сердечниками веером ушли в цель. На таком расстоянии промахнуться было сложно… Кое-как отдышавшись, беглецы сменили отстрелянные рожки и, унимая дрожь в руках, двинулись дальше. Прочь от груды мёртвых тел, прочь от запаха бойни…
И вот он наконец, металлический цех, облезлый, приземистый, допотопный. Он выпускал нехитрый бытовой инвентарь: лопаты вроде той, что послужила Колякину «алебардой» в свинарнике, а также шайки, вёдра, поддоны, лейки, корыта. Местные охотно покупали эту продукцию, считая её достаточно качественной при скромной цене, но на большом рынке, где уже присутствовал «Фискарс»[196], делать с ней было нечего. Глобализация требовала своего, и с подачи лучшего друга ФСИНа пещёрского зама по строительству, было начато возведение нового цеха. Огромного, просторного, оборудованного по последнему слову. Чтобы выпускал и переносные гаражи, и железные двери, и крылья для иномарок…
— Хорош, прибыли! — Ржавый остановился возле навеса, под которым копились отходы производства: обрезки уголка, куски труб, полоски металла, щетинившиеся ржавыми заусенцами. Воровато оглядевшись, авторитет поманил Абрама синим татуированным пальцем: — А ну-ка, земеля, подсоби!
Вдвоём они сдвинули железный лист, заваленный строительным хламом. Под ним разверзлась дыра вроде той, в которую лазила Алиса.
— Вот и метро. — Ржавый с гордостью подмигнул и вытащил из-под хлама тщательно свёрнутый пластиковый пакет. — Конечная остановка — станция Воля!
В пакете обнаружились фонарь, нож, сотовая трубка и комплект цивильной одежды. Без могущественной продажной руки здесь явно не обошлось.
«Во бардак у меня на зоне!..» — горестно подумал майор и не удержался, придвинулся к Ржавому:
— Кто?
— Да какая теперь, на хрен, разница? — пожал плечами рецидивист. — Ты ведь, гражданин начальник, нашу жизнь знаешь. Всё продается, всё, блин, покупается… Ладно, хорош базарить, двинули в подкоп. Я в голове, за мной амбал, затем чёрная фрау, следом Сердюков, дальше Чёрный Болт, потом ты, гражданин начальник.