— Оставьте магазины мне и считайте меня коммунистом. Я прикрою.
А сам опять вспомнил дочек, жену, всё хорошее и близкое. Удивительно, но тёщу вспомнил тоже. Жаль, Алёну Дмитриевну с Володей и Ксюхой в гости пригласить не довелось…
— Тьфу на тебя, коммуняка недорезанный! — Ржавый вдруг вылез из-за укрытия и пошагал на голос к майору. — Короче, оставляете, гражданин начальник, магазины мне и гребёте с песнями подальше отсюда. Я всю жизнь только и делал, что бегал. С паханом, от ментов, от беды, от судьбы[199]… А сейчас от этих пидоров — не побегу. Ни в жисть. Хватит с меня.
Он говорил спокойно и просто, как-то так, что Колякин и Сердюков подчинились сразу. Молча отстегнули магазины, пожали рецидивисту татуированную клешню и, больше не оборачиваясь, убрались под землю. Если человек сделал свой выбор, лучше на пути у него не стоять…
В подкопе было по-прежнему тесно, неуютно и очень страшно. Сейчас твари сметут Ржавого, обнаружат дыру и ринутся вдогонку. Настигнут и начнут хватать за ноги — сперва одного, потом другого и третьего… Или возьмут с собой автомат и станут стрелять, прошивая тело за телом. А тебе не увернуться, не спрятаться, можно только ползти что есть сил, быстрее и быстрее…
Майор полз замыкающим, то и дело шипя и морщась от боли. Кровь сочилась по шее, текла на грудь и живот, пропитывала трусы. Сколько длился бой? Хорошо, если полчаса, а жизнь успела очень многое расставить по местам. Ржавый — вор, изгой, бродяга, урка, а в решительный момент повёл себя как герой. Вот она, русская натура, вот она, загадочная душа. То заточку в бок, то немецкий крест, то жизнь за други своя…
Там, где подкоп упирался в центральную канализационную трубу, Сердюков с Колякиным сперва остановились, а потом ахнули, даже забью про толкающий в спину страх. И было с чего! В толстой стенке зияло внушительное, овальной формы отверстие. Края дыры были идеально ровными, словно бетонная труба была вафельной трубочкой, прорезанной горячим ножом. Только блестели в срезах зеркально-гладкие торцы арматуры.
— Во дают негры! — прошептал Колякин, потянулся к уху, спохватился, отдёрнул руку и двинулся следом за прапорщиком навстречу канализационному смраду. — Ну, дерьмо!..
Да уж, дерьма тут хватало. Нечистоты жидкой консистенции плескались где-то на высоте коленей. Это если идти нормально. А если ползти… Ещё в этой преисподней, как выяснилось, обитали самые настоящие черти. Злые крупнокалиберные комары громко звенели и беспощадно кусались, слетаясь на кровь. И не прихлопнешь, не размажешь по склизкому бетону, даже не отмахнёшься — вокруг тьма египетская, руки заняты и вдобавок погружены… Труба явно вела прямиком в ад. Хотя мог ли он оказаться хуже того, что они оставили позади?
Однако нет, визит к нечистому, по-видимому, на время откладывался: впереди забрезжил свет, в воздухе наметилось движение и стаи кровососов начали редеть.
«Бог есть!» Майор и прапорщик приободрились, наддали из последних сил и скоро доползли до финиша — выкрошившегося, с остатками сгнившей защитной решётки конца трубы. Отсюда зоновские стоки падали в мутные воды ленивой неглубокой реки, метко прозванной аборигенами «говнотечкой». Здесь давно уже не было ни рыбы, ни когда-то изобиловавших раков — только чахлые, облепленные чёрной плесенью рогозы вдоль топких берегов. И даже в самые морозы — огромная, источающая миазмы полынья.
Колякин и Сердюков выкатились из трубы в грязную, мерзко пенившуюся воду, словно с горки в бассейн самого лучшего аквапарка. Вынырнули, отплевались, нащупали ногами дно и услышали голоса негров — те при оружии сидели в засаде на берегу.
— Привет, однополчане! — с облегчением вздохнул Колякин, хотел вытереть от пены лицо и, естественно, снова зацепил ухо.
Что характерно, о всяческой заразе, могущей попасть в рану, он даже не думал.
— А где гангстер? — поглядывая на трубу, спросила Мамба, что-то поняла, и в голосе её скользнуло уважение. — Он жив?
Спросила, явно не подумав. Стрельба за периметром продолжалась, значит, Ржавый ещё держался.
— Он не гангстер, — строго поправил прапорщик. — Он герой… Вот что, давайте сюда все снаряжённые магазины. Я к нему.
Он был без шуток готов опять кормить комаров, месить коленями дерьмо и ползти на карачках, только чтобы не сидеть здесь, скрипя зубами и беспомощно слушая, как играет со смертью Ржавый. Как всё меньше патронов отделяет его от конца…
— Миша, остынь. — Колякин неожиданно вспомнил, как звали Сердюкова. — Подумай головой. Сам сгинешь страшной смертью и Ржавому не поможешь. Только получится, что он ещё и зря жизнь отдал…
— Да ладно вам, товарищ майор, хоронить его раньше времени, — горестно высморкался Сердюков. — Он урка тёртый, БУР прошёл, ШИЗО прошел, ПКТ прошёл. И трубу эту грёбаную…
Слово «пройдёт» он выговорить не успел: выстрелы смолкли. Наступила тишина. Воистину похоронная.
— Вечная память, — неумело перекрестился Сердюков, по его лицу текли слёзы.
Мамба завозилась в камышах и вопросительно глянула на майора.
— Ну и что дальше? — спросила она.
— Как это что? — удивился тот. — Бежать, и чем быстрее, тем лучше. Сейчас они полезут из трубы, а если нам повезёт — рванут в обход, через КПП. Ещё Боженьке спасибо, что на охранной вышке нет никого. А то бы уже отстреливались…
За бетонным забором, господствуя над вонючим разливом, вправду высилась шестиметровая сторожевая вышка. Пустая. Пока. На неё в любой миг мог вскарабкаться смекалистый людоед.
— Значит, так, — тоном старшего по званию офицера отдала приказ негритянка. — Пешком мы далеко не убежим, поэтому поедем на авто. На вашем, майор. А о трубе не беспокойтесь.
Колякин открыл было рот, но тут Мамба этак небрежно двинула рукой в сторону бетонного устья. Словно отмахнулась от какого-то маленького, но докучливого насекомого. И тотчас же, вопреки здравому смыслу и школьным законам физики, конец трубы сплющился и сомкнулся. Словно пережатый пальцами резиновый шланг. Да так плотно, что фекальная Ниагара сразу иссякла.
Но удивляться очередному чуду было некогда — майор со спутниками уже двигались в сторону парковки. Колякин сжимал в руке воняющее пороховой гарью оружие и, плохо веря себе, вспоминал, каким судьбоносным поступком ещё утром казалось ему написание какого-то там бумажного рапорта. Прямо переходом Рубикона с максимально торжественным сожжением всех мостов. Где же было знать, что уходить со службы придётся вот так!.. Мимо пустых вышек, оглядываясь на дым над оградой умирающей зоны…
Наконец беглецы шмыгнули мимо КПП, свернули на парковку, бросились к зелёной «четвёрке»…
«Ну что, родная, поехали?» Майор вытер пот, отдёрнул руку от задетого — естественно! — уха и сунул руку в карман.
Потом в другой.
И наконец учинил самому себе форменный шмон, хлопая ладонями по одежде. Всё зря! Ключи от машины сгинули бесследно. Где они остались? В кабинете Журавлёва? В метро, пока ползали туда-сюда на карачках? Утонули в жидком дерьме?..
— Что такое? — насторожилась Мамба. — Проблемы?
Ей хотелось в гостиницу. Отмыться, выпить рому, закурить. Поразмыслить. Ибо всё пережитое сегодня было хоть и впечатляющим, но всего лишь началом.
— Да какие проблемы! — устало отмахнулся майор. — Сейчас тронемся. — Отвернулся, вышиб локтем боковое стекло, открыл водительскую дверцу и разблокировал остальные.