Бабушка с трудом стащила с него брюки, прежде чем он рухнул на диван в гостиной. Руфь помогала бабушке удержать дядю, чтобы он не свалился на стол, темное мокрое пятно расползлось по белым подштанникам и по одной штанине.
— Мы их тоже снимем с него? — шепотом спросила Руфь.
— Упаси Боже! Пощадим его стыдливость.
Глаза у дяди были влажные, студенистые. Он как будто пришел в себя и наблюдал за их действиями и вместе с тем находился где-то далеко отсюда. Худой, незнакомый, в рубахе с разрезами на боках и подштанниках. Глубоко посаженные глаза сквозь стекла очков казались большими зелеными поплавками. Без очков дядя шарил вокруг как дурачок, но бабушка всегда говорила, что он умный. Сейчас она сняла с него очки и положила их на стол. Когда она сказала ему: „Тихо, тихо“, дядя словно расползся по дивану и уполз в себя.
Они накинули на него шерстяное одеяло и прикрыли дверь в гостиную, чтобы его ничто не беспокоило. Перед уходом бабушка даже остановила часы с кукушкой. Потом она взяла мокрые брюки дяди Арона, отнесла в подвал и положила мокнуть в оцинкованную лохань. Вернувшись на кухню, она вздохнула и поставила на огонь кофейник.
— Руфь, помоги старухе, сходи к Арону за сухой одеждой.
— Тетя Рутта будет сердиться.
— Посердится и перестанет. Она не злая. Помни, тебя назвали в честь нее. Это она крестила тебя.
— Почему вы выбрали мне в крестные тетю Рутту, она всегда так бранится?
— Она никогда не богохульствует, — строго сказала бабушка.
— Зато бранится.
— Это бывает.
Бабушка насыпала в кофейник кофе и следила, чтобы он не убежал. Седые волосы выбились из косы и вились вокруг лица. Из-за прищуренных глаз бабушка казалась сердитой. Но она никогда не сердилась.
— Тебя назвали Руфью не только в честь Рутты, но и в честь библейской Руфи, — сказала бабушка и налила кофе в две чашки. На столе появилась и коробка с печеньем, на крышке которой был нарисован плачущий ангел.
— Кто эта Руфь?
— О ней говорится в Книге Руфь. Ты должна была слышать о ней.
— Это в грустном рассказе об Иудейской Земле? О Руфи, которая подбирала колосья и угождала богатому Воозу?
— Рассказ не такой уж и грустный.
— Но ведь Руфи пришлось падать перед ним ниц ради каких-то жалких колосьев!
— Тогда был такой обычай. Бедные девушки должны были падать ниц, чтобы выгодно выйти замуж, — сказала бабушка.
— Значит, тетя Рутта мало падала ниц.
Бабушка усмехнулась.
— Если нужно падать ниц, чтобы удачно выйти замуж, плевать я хотела на замужество, — твердо заявила Руфь.
— Пока тебе еще рано думать об этом. — Бабушка стала считать петли на носке, который вязала. Негромко, про себя. Ее волосы шевелились, подбородок подрагивал. Две правые, две левые. — А где сегодня Йорген?
— Дома. Он на торфянике провалился в воду и промочил башмаки. Они сохнут.
— А почему он ходил не в сапогах?
— Сапоги тоже мокрые. Странно иметь такое же древнее имя, как и Земля Иудейская, — сказала Руфь, увидев перед собой пылающие буквы. О таком первому встречному не скажешь. Подумают еще, что ты много о себе понимаешь. Нельзя показывать людям, какого ты о себе мнения. — Бабушка, как думаешь, имя Руфь красное?
— Красное? Надо подумать. Да! Конечно, красное.
Однажды Руфь взяла в библиотеке книгу. Она прочитала ее не очень внимательно, но поняла так, что Дарвин считал, будто люди произошли от хищников и обезьян. Если это правда, значит, в одном семействе могло быть много разных видов.
Пока Руфь пила кофе, она размышляла, от какого животного могла произойти бабушка.
Пока Руфь пила кофе, она размышляла, от какого животного могла произойти бабушка. Спросить об этом она не решалась. Ее могли неправильно понять. С бабушкой можно было говорить о многом, но все-таки не обо всем.
Йорген немного напоминал лошадь. Он говорил мало, только встряхивал головой и был удивительно красивый. А какие у него глаза! В них никогда не было злобы. Только грусть.
Мать была похожа на тощую овцу, которая вдруг останавливается и начинает блеять. Но при этом она была очень ловкая и ладная и даже навоз из хлева выгребала красиво. „Ни дать ни взять, горожанка“, — говорила бабушка. Вот она уж точно была раньше каким-нибудь необычным животным.
Эмиссар и тетя Рутта тоже могли в любую минуту напомнить никому неизвестных животных, которые жили только в джунглях или в Земле Иудейской. Тетя Рутта иногда казалась опасной. Возможно, как носорог? Эмиссар больше смахивал на слона. Только гораздо красивее. Входя в комнату, он сразу занимал ее всю, и уже ни для кого вроде не оставалось места.
Руфь попыталась представить себе, каким животным была она сама. Скорее всего, лаской, которая мелькает среди камней и впивается зубами в тех, кто ловит ее ради шкурки. Однажды Руфь хотела поймать взгляд ласки до того, как она скроется в каменной изгороди. Но зверек был слишком проворен. Ласка мгновенно исчезла неизвестно куда.
Хорошо быть лаской, скрывающейся в своем тайном убежище, думала Руфь. И совершать поступки, непонятные здесь никому. Даже бабушке. Но для этого нужно уехать отсюда. Туда, где ни перед кем не придется падать ниц.
— Допивай кофе, Руфь. Ты должна принести дяде сухую одежду, — сказала бабушка и прикоснулась рукой к затылку Руфи. Ее рука была похожа на теплую медвежью лапу. Грубую и в то же время мягкую.
— Что мне ей сказать?
— Скажи, что и на этот раз все сошло благополучно. Его никто не видел.
— А брюки?
— Скажи только, что ему нужны другие брюки.
— Мне надо домой. Меня ждет Йорген.
— Нет. Сперва принеси дядины брюки!
Руфь бежала по пригоркам, ей хотелось поскорей выполнить бабушкино поручение. Она надеялась, что никто из соседей, обративших внимание на нетвердую походку дяди Арона, не появится у тети Рутты, чтобы поинтересоваться, все ли с ним в порядке, как это однажды сделала Фина из Свингена.
Руфь благополучно добежала до дядиного дома. На крыльце стояла тетя Рутта и вытрясала половики. Видно, она почуяла недоброе, потому что вид у нее был сердитый.
— Дядя у бабушки. Ему нужны брюки, — запыхавшись, выпалила Руфь.
Тётя Рутта стала браниться, и в уголках губ у нее появились пузырьки слюны. Как будто Руфь была виновата в том, что дяде понадобились другие брюки.
— Скажи, что я ему голову оторву, когда он вернется домой!
Руфь молчала.
— Скажи своей бабушке, что я прибью Арона гвоздями к I» ям лодочного сарая и оболью кипятком, пусть тогда забирает то, что от него останется. До чего же хитрая баба моя свекровь, и как она носится с этим лодырем.
— Никакая она не хитрая! Она уложила дядю на диван, чтобы поберечь твои нервы! — крикнула Руфь, не сдержавшись.
— А ты помалкивай, Эмиссарово отродье! И не смей говорить со мной, будто я сопливая девчонка! Я твоя тетка! Понятно тебе?
Руфь ловко уклонилась от увесистой ладони тети Рутты.
— Бабушка сказала, что все в порядке, его никто не видел, — сказала она, не спуская глаз с тетиной руки.
Из тети Рутты как будто выпустили воздух. Губы сомкнулись, образовав грубую черту с углублениями по углам. На щеках у нее были ямочки, и когда она смеялась, и когда сердилась. Только когда тетя Рутта сердилась, ямочки появлялись ниже, чем обычно. Она вытерла лицо фартуком и вошла в дом.