Шкура была хорошо выделана и подбита снизу толстой темно-коричневой фланелью.
Из шкуры выпала глянцевая рождественская открытка, раскрывающаяся, как книжка.
«Dear Jorgen, here is our Dalmatin Egon.
Forever yours, Michael».
Был в посылке пакет и для Руфи. Холст, масляные краски и палитра. И книга об Эгоне Шиле. В свернутом рулоном холсте лежало письмо. Майкл желал ей в будущем счастья и хотел бы получить от нее весточку. «About everything». Свой адрес он написал большими печатными буквами, точно боялся, что она его не заметит или не разберет. Само письмо было написано мелким корявым почерком.
Каждую неделю Руфь откладывала деньги. Бабушка служила ей банком. Дома деньги были бы в опасности. Это Руфь поняла сразу, как получила первое жалованье. Мать объявила, что она должна платить за свое содержание, рая она теперь зарабатывает деньги. В решении этой задачки явно не обошлось без Эмиссара.
Руфь разделила полученные деньги на две части и одну из них отдала матери. И решила, что это все. Когда мать спросила ее о следующем взносе, потому что ей понадобились деньги, Руфь, не вступая в объяснения, отрицательно мотнула головой. Мать обвинила ее в том, что она сидит у отца на шее. Руфь не ответила и на это. Но в доме сразу стало холодно и нечем дышать.
Несмотря ни на что, сбережений Руфи не хватало, чтобы поехать в город и сдать экзамен-артиум, необходимый для поступления в институт. «Отче наш» и другие молитвы тут не помогали. Во всяком случае, девушкам на выданье, какой была Руфь. В их роду еще никто, став взрослым, не болтался без дела и не продолжал учения. Эмиссар предупредил ее о проклятии безделья. Руфь не приняла его слова близко к сердцу. Все-таки она единственная в семье каждую неделю получала твердое жалованье.
Бабушка прятала ее деньги в ящик буфета. В свой тайник — фланелевый мешочек, где лежали шесть серебряных ложечек. С каждым днем мешочек становился все толще. И даже надулся, как маленькая колбаска. Бабушка никогда ей не говорила, но Руфь знала, что свои сбережения бабушка прячет среди вилок.
— Мне никогда не накопить достаточно денег, — как-то весной горько сказала Руфь.
— Накопишь, с Божьей помощью.
— У нас в школе говорили, что государство дает ссуду на учение тем, кто хочет стать учителем. Но я-то не хочу быть учителем.
— А кем же ты хочешь быть?
— Хочу писать картины.
— А на это государство дает ссуду? — спросила бабушка.
— Не думаю, — уныло ответила Руфь.
— Значит, ты должна стать учителем. А там видно будет. Надо только начать. Это главное. Пока не поздно. Жизнь — как дракон, у которого много голов и много пастей. Не успеешь глазом моргнуть, как он сожрет тебя.
— А тебя дракон сожрал?
— Меня? Еще что выдумала! Забудь об этом. Нет, это молодым плохо. Ты напиши в город, что тебе нужна ссуда.
— А мои домашние?
— Пошумят и перестанут. Главное, чтобы ты поехала учиться. А если что не так, я сама с ними поговорю.
— Если я сдам экзамены и получу ссуду, то смогу прожить в городе четыре года. Но ссуду нужно будет вернуть. Это непросто.
— Остаться на Острове тебе тоже будет непросто, — пробормотала бабушка и в последнюю минуту успела снять кофейник с огня.
Руфь освободилась от работы в лавке на те дни, пока шли экзамены. К счастью, Эмиссар уехал проводить свои собрания. Мать к ее решению отнеслась спокойно.
Йорген огорчился, узнав, что не поедет с Руфью. Но она обещала привезти ему из города подарок. И начертила на стене хлева черточки — по одной на каждый день, что она будет отсутствовать. Каждый вечер он должен зачеркивать по одной черточке.
Так он узнает, в какой день ее надо встретить на пристани.
Она взяла немного денег из бабушкиных ложек, чтобы заплатить за комнату, которую ей предоставит школа. Самую дешевую. С ней будут жить еще две девочки, находящиеся в таком же положении.
Бодиль, Турид и Руфь. Они занимались, ограничивали себя во всем и спали втроем на десяти квадратных метрах. Душем и умывальником они пользовались с семью другими ученицами. Старая хозяйка всей этой роскоши бранила их за то, что в коридоре пахнет лаком для волос и туалетной водой.
Турид была их защитницей. Она всегда знала, как ответить. Например, что в коридоре пахнет вареной капустой, а это уж никак не их вина.
Однажды вечером Руфь прошла мимо дома Гранде. Сад выглядел красивее, чем в прошлый раз. Стояло лето, и не было дождя. Все было в образцовом порядке. Пышные клумбы, дорожки, посыпанные ракушечником. Руфь прошла медленно, делая вид, что она здесь по делу. Прошла два раза. Он не вышел. Но теперь ведь она будет жить в городе четыре года.
И вот настал решающий день. Все собрались, чтобы узнать свой приговор. В полдень списки должны были вывесить в вестибюле. Пахло пылью и натянутыми нервами. Абитуриенты толпились, задрав головы, — они искали в списках свою фамилию. Списки были составлены не по алфавиту, а по сумме полученных баллов.
Сперва Руфи показалось, что ее в списках нет. Наконец после нескольких мальчиков, обогнавших ее по баллам, Руфь увидела свою фамилию. Нессет было написано с одним «с». Но это точно была она, никого другого с такой фамилией здесь не было.
Итак, она была спасена. Избавлена от Острова, от лавки с ее ледяным складом, от Эмиссара и всех остальных. Эта мысль взорвалась бело-желтым пламенем, сменившимся темным пятном. И в этом пятне, весь сжавшись, сидел Йорген с далматинцем на коленях.
Лишь увидев, что несколько девочек всхлипывают от разочарования, а кое-кто из парней угрюмо двинулся к двери, Руфь поняла, что должна радоваться. Бодиль и Турид тоже попали в число избранных, которым разрешили занять деньги у государства.
Они пошли в кафе на пристани и взяли себе по пирожному. Турид была по-настоящему красива, ради этого дня она надела очень короткую юбку. У нее была привычка тянуть подъем и запястья, как это делала Мэрилин Монро.
Руфь наблюдала за девочками, пытаясь следить за их разговором. Они вместе занимались и жили, однако она их совсем не знала. И вот теперь они вошли в ее жизнь. В эту новую, сумбурную, городскую жизнь.
Турид смеялась от того, что у человека, сидевшего за спиной у Руфи, с носа на усы упала капля. Бодиль гримасничала, прикрывшись рукой. Руфь рассматривала цветной узор пластмассовой соломинки в бутылке с колой, и ей хотелось плакать от радости.
Сойдя на берег, Руфь тут же угодила в объятия Йоргена. Она привезла ему в подарок книгу с фотографиями собак и два пакетика камфарных пастилок. Ей едва удалось уговорить его сначала отвезти домой ее чемодан и только потом как следует рассмотреть подарок. Сама она прошла прямо к бабушке.
— Я провожу тебя домой, — сказала бабушка, узнав, что Руфь успешно сдала экзамены.
Руфь быстро шла вверх по склону, ей хотелось, чтобы все было уже позади.
— Успокойся, не беги так, никто не умирает, — тяжело дыша, сказала бабушка, старавшаяся не отстать от Руфи.
Больше они не разговаривали, но, прежде чем войти в дом, многозначительно переглянулись.
Йорген, мать и Эмиссар сидели за обедом. Йорген встал и, раскинув руки, пошел навстречу Руфи. Она на мгновение прижалась к нему.
Эмиссар пригласил их сесть. На блюде лежали семь кусочков филе копченой селедки. На их кожице отражался свет. От картошки шел пар. Мать немного подвинулась и кивнула:
— Достань тарелки, Руфь. Тут хватит на всех.
Руфь сняла пальто и достала две тарелки, бабушке и себе. Стояла тишина, если не считать радостных возгласов Йоргена.