Император не поставил крестоносцев в известность о происходящем, и этот его обман стал предметом повсеместных разговоров в лагере. Страсти накалялись, особенно среди норманнов из Южной Италии, которыми командовали Боэмунд и Танкред, поэтому Алексий немедленно принял меры к тому, чтобы задобрить их. Он распорядился прислать в лагерь повозки со свежей провизией и вином. Кроме того среди подношений были корзины, сундуки и ларцы с драгоценными камнями, золотом и серебром, кипы оружия, рулоны дорогих тканей, а также табуны крепких холеных лошадей. «Бедные братья» взяли свою долю, десять золотых византийских монет, и поместили их в общий сундук, находившийся под присмотром Готфрида. Позже в тот же вечер Элеонора, Гуго, Готфрид, Альберик, Норберт, Теодор и Симеон собрались, чтобы поговорить. Писца пригласили на совещание из-за его канцелярских навыков, а также знаний об усыпальницах Иерусалима, особенно — о мечети Омара. Собрание вел Теодор, который тепло приветствовал новичка, заметив при этом, что единственной защитой Симеона от злобы толпы были Элеонора и Гуго. Поэтому неудивительно, что писец с энтузиазмом согласился принять их тайную присягу. Той же ночью, когда все ворота Никеи были открыты и глашатаи объявили о том, что «Армия Господа» вскоре отправится в поход на Антиохию, Элеонора рассказала всем о таинственном госте.
— Но кто же это мог быть? — спросил Альберик. — Все «Бедные братья» готовились к штурму Падающей башни.
— Должно быть, это был кто-то из «Армии Господа», — настаивала Элеонора. — То же самое случилось и в Константинополе.
— Это — федаины, — пояснил Теодор. — Неужели их убийцы скрываются среди нас? Глупо гадать, не зная фактов, но по крайней мере мы убедились в важности карты Анстриты. Господин Гуго, она в сохранности?
— А? Ах да, в сохранности, — рассеянно ответил Гуго. — Вы же все ее видели. Но давайте пока обсудим последние новости.
Чем они и занялись. Фаланга Боэмунда должна была выступить сразу же на следующее утро. Граф Раймунд хотел, чтобы «Бедные братья» двинулись следом, став связующим звеном между авангардом и остальной армией. Никто не возражал, ибо все были рады тому, что, по словам Гуго, «началось настоящее паломничество».
На всю жизнь запомнилось Элеоноре утро их отбытия. «Бедные братья» выступили из Никеи незадолго до того, как из-за горизонта должно было появиться солнце, озаряя бледно-голубое небо кроваво-красным отблеском. Это была подходящая декорация к началу того, что позже оказалось временем гнева, неистовства и ужасов. Однако, как записала Элеонора в своей летописи, все прошло довольно буднично. Она сидела, примостившись на краю одной из повозок рядом с Имогеной, а тем временем колонна Боэмунда медленно двигалась по старой римской дороге к долинам и пыльным плато, за которыми лежала Антиохия. Они проезжали по древним каменным мостам через реки и ручьи, а на их пути то тут, то там попадались приходящие в упадок византийские сторожевые башни. По обе стороны дороги тянулись дикие луга с живучими летними цветами; иногда среди них виднелись красновато-желтые полоски возделанной земли и одинокие хутора, обычно построенные возле развалин усадьбы. Этот безрадостный пейзаж время от времени оживляли рощицы сикомор, каменных дубов, ив и кипарисов. Они проезжали также мимо одиноких селений с тихими виноградниками и винодельнями, крытыми колодцами и дорогами, по которым разгуливали козы. Утренний воздух дрожал от стука и грохота повозок, позвякивания упряжи, лязга оружия и криков медленно бредущих воинов. Клубилась пыль, оседая на черных рясах монахов. На металлических наконечниках копий и дротиков играло солнце. Играли и дрались друг с другом дети. Кто-то распевал гимны. Вот группа вельмож в роскошных мантиях выехала из колонны в сопровождении слуг, облаченных в зеленые и коричневые одежды.
Играли и дрались друг с другом дети. Кто-то распевал гимны. Вот группа вельмож в роскошных мантиях выехала из колонны в сопровождении слуг, облаченных в зеленые и коричневые одежды. Сидя у них на запястьях или на специальных жердочках, размахивали крыльями и звенели колокольчиками ястребы. Закатав гетры, молодые люди заходили в ручьи и пытались поймать рыбу удочкой или сетью. Элеонора подумала, что их поход больше похож на пикник, а не на военный марш. Прискакали разведчики: они заметили турецкий патруль, однако ничего существенного в тот день не произошло.
К вечеру они добрались до перекрестка возле зияющих в скалах проходов в две долины, по-видимому, пустынные, если не считать валунов, камней, кустарников и деревьев, усеявших склоны. Перед проходами в обе долины простиралось большое болото с поросшими тростником берегами. Боэмунд, встревоженный все более частым появлением турецких патрулей, а также слухами о том, что в любой из этих долин турок может оказаться намного больше, чем ожидалось, расположил лагерь так, чтобы болото прикрывало его тыл. Той ночью не произошло ничего; она прошла тихо и спокойно, лишь далекие звезды сияли им в небе. На рассвете священники собрали людей возле повозок с алтарями. В светильниках горели свечи, а дым ладана кольцами поднимался в плотном утреннем тумане, когда Танкред повел отряд рыцарей на разведку в ту долину, которая лежала восточнее.
Когда месса заканчивалась, Танкред вернулся с тревожной новостью: на некотором расстоянии впереди из тумана начали появляться турецкие всадники. Франки, все еще торжествуя после победы — как им казалось — над Никеей, убаюканные утренней тишиной, ощутили прилив энтузиазма и интереса. Конники галопом понеслись вперед, чтобы взглянуть на противника. Женщины и дети перемешались с предводителями, находившимися впереди колонны; наконец их оттеснили назад, и они превратились в неуправляемую толпу. Элеонора заметила Боэмунда в кольчуге и полном боевом облачении: мощная фигура на огромном черном боевом коне. В клубах пыли к нему подскакали галопом всадники и, привстав в седлах, стали оживленно показывать руками назад. Элеонора узнала в них Гуго, Готфрида и Теодора. Весть, которую они принесли, должно быть, и вправду была крайне тревожной. Боэмунд повернулся к своим людям и приказал им отступать. Гуго, Готфрид и Теодор протолкались через толпу, спешились и стали кричать, чтобы им поскорее принесли упряжь и оружие.
— Элеонора, Элеонора! — запыхавшийся Теодор чуть не налетел на нее. Вытащив мокрый платок, он вытер пыль со своего лица. — Вооружайся, — сказал он. — Это не турецкие патрули. Это выходит из долины вся армия Килидж-Арслана — тысячи и тысячи всадников. Они сметут нас со своего пути! — Теодор кивнул Имогене, которая стояла, парализованная страхом. — Вооружайся! — заорал он, а потом схватил коня под уздцы и запрыгнул в седло. — Господин Боэмунд послал меня предупредить остальных. Элеонора… — Он хотел сказать нечто большее, но затем пожал плечами, развернул коня и ускакал прочь.
Страх и паника охватили лагерь, когда прибыли другие разведчики. Турецкая армия быстро приближалась. Боэмунд, проталкиваясь сквозь группирующиеся войска, наводил порядок. Были расставлены повозки. Быков и ослов быстро распрягли, а их вьючные седла и поклажу использовали для того, чтобы закрыть бреши между повозками. Всем всадникам Боэмунд приказал выдвинуться вперед. Тыл лагеря защищало болото, а по флангам он выставил полукругом пехоту и лучников. Были отданы приказы, надеты доспехи и упряжь, а мечи и кинжалы извлечены из ножен и приготовлены к бою. Тревога и мрачные предчувствия возрастали. Кое-кто из мужчин, стоя на коленях, молился, взывая к Господу о помощи.
— Вот они! — послышался одинокий крик.
Элеонора, стоя на повозке, смотрела, как у входа в долину клубился туман. Он прибывал, словно морской прилив, и в его клочьях засверкали доспехи и боевые знамена.