О вашем расследовании знают слишком многие. Всегда найдется кто-нибудь, кто за вами следит.
После короткой паузы Сарат спросил брата, чем он еще занимается.
— Просто сплю и работаю. — Гамини зевнул. — И больше ничего. Мой брак распался. Все эти торжества… и вдруг за пару месяцев от него ничего не осталось. Тогда я слишком остро реагировал на ситуацию. Возможно, перед вами очередной пример моральной травмы. Это происходит, когда нет другой жизни. Кому есть дело до моей женитьбы или твоих проклятых исследований? А эти кабинетные повстанцы, живущие за границей, со своими представлениями о справедливости… Я ничего не имею против их принципов, но я хотел бы, чтобы они оказались здесь. И пришли ко мне в операционную.
Он наклонился вперед, чтобы взять у Анил сигарету. Она протянула ему зажигалку, и он кивком поблагодарил.
— Я знаю все об оружии и взрывах. Минометы, мины «Клеймор», противопехотные мины с гелигнитом и тринитротолуолом. Но я врач! Мина с тринитротолуолом отрывает ногу до колена. Люди теряют сознание, кровяное давление падает. Ты делаешь томографию мозга и его ствола и видишь кровоизлияние и отек. Мы вводим дексаметазон и применяем механическую вентиляцию легких — это означает, что нужно вскрыть черепную коробку. Как правило, мы находим там ужасные повреждения, нам остается только останавливать кровотечение… Их везут все время. Когда мина, на которую они наступают, взрывается, в бедро и гениталии попадают грязь, трава, металл и остатки ноги и ботинка. Поэтому, если вы хотите прогуляться по минному полю, лучше надевать кроссовки. Но именно этих парней, которые устанавливают мины, западная пресса называет борцами за свободу… А вы хотите расследовать действия
Она тронула его за плечо. Он на секунду поднял руку, его голова скользнула вниз, и вскоре он уже спал.
Его голова, спутанные волосы, груз его усталости у нее на коленях.
Позже она вспомнит, что Сарат смотрел в сторону, на темную волнующуюся поверхность моря.
— Здесь обитают страшные воспоминания.
— Только страх?
— Точно мы не знаем. Гнев, вероятно, тоже, но амигдала отвечает за страх. Это чистая эмоция. Пока мы о нем не слишком много знаем.
— Почему?
— Ну… является ли он врожденным? Говорим ли мы о наследственном страхе или приобретенном в детстве? Страхе того, что может случиться в старости? Или страхе перед совершенным преступлением? Амигдала может просто проецировать вымышленный страх на тело.
— Как во сне.
— Да, как во сне, — согласился он.
— Хотя порой сны возникают не вследствие фантазий, а в результате старых склонностей, о которых мы не подозреваем.
— Значит, это нечто созданное нами, нашей собственной историей, так? Амигдала одного человека отличается от амигдалы другого, даже если они родственники. Потому что у каждого из нас свое прошлое.
Прежде чем вновь заговорить, он помедлил, удивляясь ее увлеченности предметом.
— Не думаю, что мы уже знаем, насколько похожи эти узлы или присуща ли им особая структура. Мне всегда нравились романы девятнадцатого века, где братья и сестры, живущие в разных городах, переживают одни и те же горести, испытывают одни и те же страхи… Впрочем, я отклонился от темы. Мы не знаем, Анил.
— Это слово звучит как шри-ланкийское. Проверь его происхождение. Оно не похоже на научное.
— Нет. Оно похоже на имя злого божества.
Она вспоминает узел в форме миндалины. На вскрытии она всегда искала амигдалу — нервный узел, где обитает страх. Выходит, он управляет всем: нашим поведением и нашими решениями, стремлением к благополучному браку и желанием жить в безопасных домах…
Как-то раз они ехали с Саратом в машине. Он спросил: «У вас выключен магнитофон?» — «Да». — «В Коломбо есть по меньшей мере две нелегальные тюрьмы. Одна недалеко от Хейвлок-роуд, в Коллупитии. Там томятся месяцами, но сами пытки продолжаются недолго. Почти любого можно сломить за час. Почти любого из нас можно сломить одной мыслью о том, что может произойти».
— У вас выключен магнитофон? — спросил он.
— Да, выключен.
И лишь тогда он начал говорить:
Имя Анил — то самое, которое она в тринадцать лет выкупила у брата, — прежде чем быть окончательно принятым, прошло еще одну стадию одобрения. Когда Анил исполнилось шестнадцать, она сделалась раздражительной и дома нередко впадала в ярость. Чтобы ослабить эту сторону ее натуры, родители повезли ее в Веллаватту, к астрологу. Тот записал день и час ее рождения, произвел над ними некие арифметические действия, учел влияние звезд и, ничего не зная о коммерческой стороне вопроса, объявил, что проблема кроется в ее имени. Буйство девочки можно обуздать, присвоив ей другое. Он понятия не имел о сделке с сигаретами «Золотой лист» и рупиями. Его голос, претендовавший на безмятежность и мудрость, звучал в комнатушке за занавеской, пока в прихожей ждали другие семьи, надеясь подслушать чужие секреты и семейные тайны. Однако они услышали лишь громкие, решительные протесты девочки. В итоге прорицатель пошел на компромисс, предложив просто прибавить к имени Анил мягкий знак. Так оно станет более женственным, мягкий знак умерит ярость. Но она отвергла даже этот вариант.
Потом, оглядываясь назад, она поняла, что ее неуступчивость была только фазой развития. В жизни человека настает момент телесной анархии: мальчик, в крови которого бушуют гормоны, девочка, мечущаяся между матерью и отцом. Девочки и их отцы, девочки и матери. Для подростков это минное поле, и, только когда брак ее родителей окончательно распался, Анил успокоилась и благополучно преодолела — или, вернее, проплыла по течению — следующие четыре года.
Семейные войны по-прежнему жили внутри ее, даже за границей, куда она уехала изучать медицину. В лабораториях судебной медицины она уделяла особое внимание тому, чтобы установить как можно более четкие различия между мужчинами и женщинами. Она поняла, что женщины чаще страдают от личного неуважения любовника или мужа, но легче справляются с неприятностями на работе. Они приспособлены к тому, чтобы рожать детей, защищать их, проводить через трудности жизни. Чтобы работать с искалеченным телом, мужчинам нужно выдержать паузу, надеть на себя маску невозмутимости.