Лукас жевал. Что-то уж слишком долго, подумал Фабио.
– Может, она не хочет, чтобы ее донимали звонками, – ответил он наконец.
– Это она так сказала?
Лукас пожал плечами:
– Мое предположение.
– Перестань, Лукас. Выкладывай все начистоту.
Ивонна забрала пустую тарелку Лукаса и принесла рыбу. Салат Фабио остался нетронутым. Лукас начал счищать кожу с куска меч-рыбы.
– Да говори же, – потребовал Фабио.
Лукас сдвинул кожу к краю тарелки и принялся извлекать из филе хребет.
– Норина не хочет с тобой говорить. Она сочувствует твоему несчастью, но видеть тебя не хочет. Пока не хочет. Ей нужно время.
– Она поручила тебе передать это мне?
Лукас насадил на вилку половинку лимона и выжал сок на рыбу. Затем отправил в рот первый кусок и стал жевать, жевать, жевать.
– Круто, – сказал Фабио.
Лукас вроде бы собирался возразить, но отдал предпочтение дальнейшему пережевыванию пищи.
– Допустим, она меня разлюбила, это я еще могу понять. Но, прожив с человеком три года, она могла бы помочь ему преодолеть амнезию. Для этого не требуется любви. Достаточно христианского милосердия.
– Дай ей время.
– А она не уточняла, сколько именно времени ей потребуется? Несколько дней? Недель? Месяцев? Лет?
Лукас пожал плечами и отправил в рот очередной кусок рыбы.
Фабио сдался:
– Как дела в редакции?
Лукас был рад переменить тему:
– Как обычно. Хотя нет. Руфер сбрил усы.
– На фото над колонкой редактора он еще с усами.
– Это на случай, если он их снова отрастит.
– Он сам так сказал?
– Мы так считаем. До конца недели он еще соломенный вдовец – жена куда-то отбыла. Потом поживем – увидим.
– Как же это выглядит?
– Как хорошо соперированная заячья губа.
Они ждали автобуса в тени каштана. В горячем воздухе скапливались выхлопные газы автомобилей, застрявших в пробке у ближайшего светофора.
– Что я написал после репортажа о машинистах? – спросил Фабио.
– Ничего.
– За три недели – ничего?
– Ты проводил расследование.
– Какое?
Лукас пожал плечами.
– Ты не знаешь?
– Ты держал это в секрете.
– Брось, вот уж не поверю.
Мобильник пропищал несколько тактов «Болеро» Равеля. Фабио насмешливо хмыкнул.
– Нет, нет, – сказал Лукас, – кажется, твой.
– Болеро? Неужели это на меня похоже?
Но звонил мобильник Фабио.
– Это я, Марлен, – послышался в трубке женский голос. – Ты где?
– Я был в кафе с Лукасом, а теперь мы на пути в редакцию.
– В редакцию? – В ее голосе звучало недоумение.
Подошел автобус, дверь с шипением отворилась, из нее вылезла какая-то старушонка. Лукас помог ей спустить на землю сумку на колесиках.
– Пришел автобус, увидимся позже, чао.
– Амзельвег, семьдесят четыре, – сказала Марлен. – Карточка с адресом у тебя в бумажнике.
В автобусе Фабио обследовал свой бумажник. И действительно обнаружил в нем белоснежную визитную карточку, на которой была вытеснена элегантная надпись ЛЕМЬЕ. Ниже он прочел: Марлен Бергер, ассистент по связям с прессой и адрес фирмы, телефон, факс и адрес электронной почты. На обороте карточки с тем же полиграфическим изяществом был напечатан домашний адрес Марлен: Амзельвег, 74.
Фабио сунул карточку под нос Лукасу:
– Я должен гордиться, что она не повесила мне на шею табличку с именем и адресом.
Фабио сунул карточку под нос Лукасу:
– Я должен гордиться, что она не повесила мне на шею табличку с именем и адресом.
Лукас промолчал.
– Амзельвег, – прочел Фабио. – Дроздовый путь. Путь дрозда. Где дрозд? В пути.
– А как ты запомнишь семьдесят четыре?
– Узнаю дом.
Автобус остановился. Никто не вошел, никто не вышел.
– Тебе выходить на следующей, – сказал Лукас.
– Почему?
– Пересадка на девятый. Где дрозд? В пути!
– Зачем?
– Сообщить, что я снова здесь.
Лукас хотел что-то возразить, но передумал. Водитель изо всех сил вцепился в свой огромный руль. Из коротких штанов торчали тонкие бледные ноги с красноватыми коленками.
– Водитель в шортах, – сказал Фабио, – все равно что командир взвода, подающий кофе. Никакого авторитета.
– Водителю авторитет ни к чему.
– Не скажи.
– Ты полагаешь, что в шортах он хуже ведет автобус?
– Я в этом убежден, – заявил Фабио. – Он теряет уважение к самому себе.
Лучше всего тут подошел бы мундир с четырьмя золотыми шевронами на рукавах, как у пилота. Вот был бы вклад в безопасность на дорогах. Об этом стоило бы написать. О влиянии профессиональной одежды на ее носителей. Вот, например, врачи ходят в белых халатах. Кого они хотят убедить в своей значительности? Пациентов? Неверно. Самих себя.
Автобус довольно резко затормозил у светофора.
– Вот видишь. Что и требовалось доказать.
Редакция представляла собой большой зал, разгороженный столами, офисными растениями и несколькими звукопоглощающими ширмами. Двери вели в комнаты для совещаний, в конференц-зал, в кабинеты начальников отделов и главного редактора.
Когда Фабио и Лукас пересекали зал, несколько человек оторвались от экранов, кое-кто замолчал на полуслове.
– Ты пойдешь к Руферу? – спросил Лукас. Но Фабио встал как вкопанный.
– Кто это?
– Кто?
– Кто это сидит на моем месте? – Фабио указал на молодого человека, скрючившегося перед экраном. Тот что-то писал.
– Берлауэр, – ответил Лукас. – Кажется, Руфер свободен, раз дверь открыта.
– Что он делает на моем месте?
– Поговори с Руфером. – И Лукас оставил Фабио одного.
Без усов верхняя губа Руфера выглядела так, словно тоже онемела, как верхняя губа Фабио. А его изумленный возглас «Фабио?» прозвучал как шепелявое «Сабио».
– Как дела? Приятно видеть, что ты снова на ногах. – Руфер встал и как-то уж слишком благожелательно пожал Фабио руку.
– Что делает этот тип на моем месте?
– Берлауэр? Пишет очерк о японских туристических группах. Похоже, там у них железная дисциплина…
– Я спросил, почему на моем месте?
Руфер не знал, что ответить. Наконец-то Фабио сообразил, на что похожа голая верхняя губа шефа: она напоминает губу карпа. Особенно теперь, когда он тщетно пытается найти слова.
– Значит, меня списали.
Руфер поднялся, открыл шкафчик, извлек оттуда какой-то скоросшиватель, перелистал, нашел бумажку и протянул ее Фабио.
Это было короткое письмо, адресованное Штефану Руферу, главному редактору «Воскресного утра». Местное. Датировано шестнадцатым июня.
Дорогой Штефан,
напоминаю о нашей устной договоренности и подтверждаю, что по известным тебе причинам увольняюсь с конца августа сего года. У меня еще есть восемнадцать дней, то есть мой последний рабочий день – восьмое августа.