One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс 4 стр.


— Место уступить — это неплохо. А кофе… Не знаю даже. Как-то все банально, шаблонно. И потом, мне всю эту кипу надо доставить.

Паром причалил к берегу. С грохотом опустились сходни. Толпа изготовилась к прыжку.

— Я не пытаюсь вас закадрить, — смущенно пробормотал я.

— Нет? — Лицо ее было серьезным, так что я не мог взять в толк, смеется она надо мной или нет. — Вот досада-то…

И тут незнакомка исчезла, подхваченная водоворотом толпы вместе со своей коробкой с документами. Людской поток вынес ее на причал и повлек с собой дальше, в Сити.

Я искал ее на пароме «Звезда» на следующий день, и через день, и через-через день, втайне надеясь увидеть, как она улыбнется кому-нибудь, кого невзначай заденет коробкой с документами. Или, если несказанно повезет, заденет меня. Но тщетно.

Не то чтобы я разучивал «нестандартный набор» уличного ловеласа.

Просто мне очень хотелось вновь увидеть ее улыбку.

Как-то в пятницу вечером я сидел в баре на крыше отеля «Мандарин». Там слишком шумно и многолюдно.

Вообще, на то жалованье, что мне платили в «Двойном успехе», по подобного рода заведениям не очень-то разгуляешься. Однако изредка я мог себе позволить взлететь на лифте на крышу знаменитого старого отеля и полюбоваться закатом за парой кружек ледяного «Цинтао» — лучшего китайского пива. Это было истинное наслаждение.

Вот и теперь я не спеша потягивал у стойки пиво, как вдруг какой-то урод с моей «исторической родины» начал всех доставать.

— Когда сюда придет НОАК, настанет всему каюк, — каламбурил он. — Так этим макакам и надо. Гонконг был рыбацким поселком до нас и им же станет после нас.

Этот голос показался мне более чем знакомым. Это был глас вековых аристократических привилегий, бесчисленных элитных частных школ и колледжей, глас, чопорно и высокомерно изрекавший чушь собачью с самоуверенностью пророка и считавший себя истиной в последней инстанции. Глас напомнил мне, что не все, от чего я сбежал, имело бульдожью татуировку на руке.

— Отдайте все здесь косоглазым и любуйтесь, как они станут резать курицу, несущую золотые яйца. Хотя не подлежит сомнению, что они сожрут все, что угодно.

Я повернулся и посмотрел в его сторону.

Он расположился у окна с какой-то девушкой, на которую пытался произвести впечатление и которая сидела ко мне спиной. На нее я поначалу не обратил внимания. Я видел только его — этакого бычка в дорогом костюме, светловолосого, вскормленного бифштексами с кровью, регби и англиканскими гимнами. Такой вот вкус чистопородной британской говядины, может, самую малость тронутой коровьим бешенством.

Бычок продолжал громогласно разглагольствовать, даже не думая взять на полтона ниже. Мы обменялись понимающими взглядами с барменом-китайцем, совсем еще мальчишкой, когда тот наливал мне вторую кружку. Он печально улыбнулся, еле заметно покачав головой, и отрешенная кротость его жеста стала для меня последней каплей.

«Нет, это уже чересчур», — подумал я, ставя кружку на стойку.

Этот бычок не только оскорблял жителей Гонконга, он еще и гадил мне в душу, когда я наслаждался закатом и морем огней. Взгляд бармена словно просил: брось, не связывайся.

Поздно.

— Простите великодушно?..

Бычок поднял на меня глаза. И девушка тоже.

Это была она. И она сияла. Действительно вся светилась: лучи заката, еще более феерические в сочетании с дымящими трубами на китайском берегу, бросали на ее лицо яркие, сочные, почти киношные отблески догоравшего дня. И зажигали ее лик волшебным светом.

Рядом с девушкой, с ее волосами цвета воронова крыла, бычок выглядел ярким блондином. Вместе они смотрелись очаровательно: парочка в самом начале служебного романа.

Так, наверное, считал скудоумный бычок.

— Чего надо? — спросил он очень грубо.

— Посмотрите на себя, — ответил я, — да повнимательней. У вас корпоративная квартира и горничная-филиппинка, поэтому вы мните себя стражем империи? Дружище, кто вы сегодня? Бен Дизраэли, лорд Бэконсфилдский? Уильям Гладстон? Или Сесиль Родс?

— Пардон, вы ненормальный? — произнес он неуверенно, очевидно лихорадочно соображая, то ли расхохотаться, то ли врезать мне так, чтобы искры из глаз посыпались.

Вот он встал. Здоровый, гад! Боксом, видать, занимался. Или карате. Грудь волосатая. Наверное.

— Успокойся, Джош, — сказала она беря его за руку.

Его можно было бы посчитать представителем «псевдоаристократической молодежи». Правда, как ни парадоксально, далеко не первой молодости. Спесь, гонор, высокомерие. Повидал я таких типов на своем веку. Сплошные нос и нижняя челюсть. Казалось, породистое рыло и задранный подбородок сжимали его рот в тоненькую, надменную, подленькую ухмылочку. Ни дать ни взять — какой-то урод безгубый.

— Мы здесь в гостях, — продолжил я. Голос мой дрожал, сам не знаю отчего. — Британия больше не правит морями. Так что надо соблюдать приличия.

Его безгубый рот открылся, и он заговорил:

— Как насчет того, чтобы преподать вам урок изящных манер, настырный коротышка?

— Отчего бы и не рискнуть?

— Пожалуй, придется.

— Сделайте одолжение.

— Да заткнитесь вы оба! — вмешалась она. — Все мы рано или поздно уедем домой.

Уедем домой? Мне это и в голову не приходило.

Потом я посмотрел на Джоша. Вдоволь налюбовавшись друг другом, мы с ним почувствовали себя идиотами и поняли, что не собираемся друг друга избивать. Точнее, это он не намеревался делать из меня отбивную. В конце концов она усадила его на место, а потом улыбнулась мне своей наивной улыбкой.

— Вы правы, надо соблюдать приличия. — Она протянула руку. — Роуз.

Я пожал ее ладонь и тоже представился:

— Элфи Бадд.

Я даже обменялся рукопожатием с Джошем. Мы выпили; ни Джош, ни я не смотрели друг другу в глаза. Я рассказал им о работе на курсах английского «Двойной успех». Она поведала мне о своей юридической фирме. Джош все время поглядывал на часы, по-моему слишком демонстративно. Нарочито давая мне — и ей — понять, что все это наскучило ему до чертиков.

Роуз вновь улыбнулась мне. Эта улыбка, ряд зубов, эти розовые, как у младенца, десны, с такой легкостью овладевшие моим сердцем… И тут я все понял. Четко и ясно. Раз и навсегда Что где-то в этом мире действительно есть дом. Дом, куда я смогу вернуться.

Вот так все и начинается. Смотришь на кого-то, кого, кажется, ни разу и не встречал, и вдруг узнаёшь. Вот и все.

Роуз вдруг хлопнула ладонью по столу.

— Ой, погодите-ка, — рассмеялась она. — Я вас вспомнила.

Все говорили, что мы с ней не пара. Ее друзья наперебой твердили, что она слишком уж хороша для меня, и они были правы. Роуз являлась девушкой с острова Гонконг. Я же был с китайского берега.

Она делала карьеру. А я просто вкалывал. Она ужинала в «Чайна клабе» с большими шишками. А я потягивал «Цинтао» в дешевом ресторанчике в окружении себе подобной мелкоты. Она прилетела в Гонконг первым классом и занимала место возле иллюминатора. А я сидел у прохода в экономклассе.

В свои двадцать пять лет Роуз уже добилась успеха. Я был на семь лет старше — а «Цинтао» пополам с тамошней влажностью с каждым днем все больше «высвечивали» мой возраст — и все еще ждал, когда же начнется настоящая жизнь.

Назад Дальше