Чайник закипает, и теперь бабуля тщательно закрывает газ и еще раз, на всякий случай, проверяет себя. Мне искренне жаль старушку, ведь я не раз напоминал ей о том, что ее добрая и мудрая голова постепенно слабеет, а в последнее время и вовсе стала отказывать. Мне даже страшно подумать, что когда-нибудь я приду к ней, почувствую запах газа и никто уже не откроет мне входную дверь.
Но вдруг я вспоминаю, зачем вообще сегодня пришел сюда. Боже мой! Похоже, старческая забывчивость настигла и меня самого.
— Где елка, ба?
— В маленькой комнате, милый. В коробке. На ней еще написано «Рождество».
Моя бабушка обожает Рождество и с удовольствием бы наряжала елку в середине лета, если бы у нее хватило на это сил. И хотя она всегда справляет Рождество с моей семьей (а в этом году — со мной и мамой, то есть с теми, кто остался от семьи), все же бабуле приятно иметь в квартире свою собственную елку. Она ссылается на то, что, дескать, это будет приятно Элфи, когда он зайдет в гости. Можно подумать, что мне только что исполнилось четыре годика!
Я помню, как справлял Рождество вместе с бабушкой, когда еще был маленьким. Она тогда жила в старом доме в Уэст-Энде, там, где вырос мой отец. Именно этот дом он описал в своей книге «Апельсины к Рождеству». На заднем дворе бегали цыплята, а в гостиной стояло пианино. Мне казалось, что в доме всегда находилось множество моих тетушек и дядюшек, а также двоюродных братьев и сестер. Дети занимались новыми игрушками, а взрослые веселились по-своему. Они выпивали. При этом у мужчин были большие стаканы под темное пиво, а у женщин — маленькие рюмочки под что-то красное и сладкое. Потом взрослые играли в карты или делали ставки на лошадей, если смотрели скачки по телевизору. Старый дом наполняли гости и музыка, сигаретный дым и веселый смех. А елка у нас всегда была огромная, под самый потолок, и мне казалось, что ее привезли из дремучего норвежского леса.
Теперь старого дома больше нет. Нет моего деда, да и отец ушел от нас. Бабушка живет одна в своей маленькой квартирке, и все то, что она наживала долгие годы, теперь легко уместилось в эту крохотную коробочку, состоящую из полупустых комнат. Дядюшек и тетушек разбросало по разным местам, да и Рождество они предпочитают встречать со своими детьми и внуками, а натуральную елку заменила искусственная серебристая. Она состоит из трех частей — макушки, ствола с ветками и подставки. Это дерево такое же фальшивое, как переодетые в Санта-Клауса люди.
В маленькой комнате я нахожу коробку с надписью «Рожд-во», в которой лежит составная елка и украшения к ней. Я свинчиваю елку, а моя бабушка наблюдает за мной с нескрываемым восхищением.
— Чудесно! — восклицает она. — Это серебро просто потрясающе выглядит. Правда же, Элфи?
— Конечно, ба.
Я тянусь вверх, чтобы насадить на макушку елки золотистого ангела, и в этот момент с моей спиной что-то происходит. Словно какие-то мышцы у основания позвоночника плотно-плотно сдвигаются, и я, не выпуская ангела из ладони, сгибаюсь пополам от приступа сильнейшей боли.
Я сажусь на диван и жду, когда боль утихнет. Бабуля отправляется на кухню, чтобы приготовить нам еще по чашке чая, а я, кажется, начинаю понимать, почему ей так нравится эта искусственная елка.
Рождественская ель в каком-то смысле напоминает человеческие отношения. Настоящая, конечно, безумно красивая, но с ней столько забот и хлопот!..
Вы можете найти разные причины и объяснить, почему предпочитаете искусственную елку. Но не станете же отрицать, что возни с ней гораздо меньше, чем с натуральной.
Получилось так, что теперь я сплю с Ванессой.
А начиналось все довольно невинно. Как-то раз замечаю ее возле школы Черчилля вместе с Витольдом. Они раздают прохожим наши новые рекламные листовки. Но горожан охватила предпраздничная суета.
Но горожан охватила предпраздничная суета. Сейчас буквально все спешат пройтись по магазинам и сделать нужные покупки к Рождеству. На моих учеников никто не обращает внимания, вот почему Ванесса сгибает листовки, изготавливает бумажные самолетики и запускает их в толпу. Витольд молча наблюдает за ее действиями и лишь смущенно улыбается.
— Присоединяйтесь к самым лучшим ученикам! — выкрикивает Ванесса, нацеливаясь самолетиком в бизнесмена средних лет и приглашая всех желающих учить у нас сразу несколько языков — испанский, итальянский и немецкий: — Estudia en Churchill’s! Studia alia Churchill’s! Studieren in Churchill’s!
— Что вы такое делаете, Ванесса? — интересуюсь я, потирая больную поясницу.
— Заманиваю новых клиентов! — смеется она и теперь приглашает потенциальных учеников учить польский и французский языки: — Nauka w Churchill’s! Etudiez a Churchill’s!
— Прекратите немедленно! — улыбаюсь я.
— Но иначе никому не интересно! — сообщает девушка. Она сердито топает ногой, надувает губы и демонстративно упирает руки в бедра. — Рождество ведь!
— Раздавайте листовки так, как это положено, — наказываю я и тут же добавляю: — Пожалуйста.
— А что мне за это будет? Может, вы заранее скажете, какой именно билет мне достанется на экзамене?
— Лучше я угощу вас чем-нибудь вкусным в баре. — Ванесса относится к людям, которые не могут жить без шуток. — Тем более что скоро Рождество. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Скажем, это будет бокал хорошего немецкого вина или что-то в этом роде.
— Все, что угодно, но только не немецкое вино!
— А мне нравится немецкое вино, — вступает в разговор Витольд.
Итак, чуть позже мы уже сидим с Ванессой в кабаке «Эймон де Валера», и я угощаю ее вином. Сегодня она сама на себя не похожа. Она не танцует, не флиртует и ни с кем не перекрикивается через весь зал. Ванесса сообщает, что не поедет на каникулы во Францию. Ей трудно решить, куда ехать, потому что ее родители разведены, но оставаться в Лондоне для нее еще хуже.
— Почему же?
Она бросает на меня мимолетный взгляд и объясняет:
— Потому что я все равно не смогу видеться со своим бойфрендом. Он проводит праздники с семьей.
Чуть позже я увижу его фотографии в квартире у Ванессы.
У нее хорошая квартира в богатом районе города. Она ничем не похожа на крошечную каморку Йуми или комнатку на чердаке в доме с хозяйкой, которую снимает Хироко. У Ванессы своя, хоть и небольшая, квартира в одном из престижных кварталов Северного Лондона. Стоит такое гнездышко более тысячи фунтов в месяц. Но, судя по многочисленным фотографиям Ванессы и ее бойфренда, где он собственнически обнимает ее за талию, можно легко предположить, что все расходы девушки оплачивает этот красавчик. Ему немногим за сорок, накачан, самоуверен. На безымянном пальце левой руки сверкает платиновое обручальное кольцо, а на губах — широкая наглая улыбка.
— Для него наступили трудные времена, — поясняет Ванесса, показывая мне фотографию, где они оба, счастливые, стоят у входа в какой-то сельский кабак. — Ему нужно обязательно находиться со своей семьей. — Она ставит снимок на место. — С детьми. И с ней. Но он с ней уже давно не спит. Правда не спит.
В эту ночь с Ванессой сплю я, и это ее немного приободряет. Не из-за того, что я обладаю головокружительной техникой секса, а потому, что ей кажется забавным, что она оказалась со мной в одной постели. Физически она ничем не напоминает ни Йуми, ни Хироко. Все у нее другое. И волосы, и грудь, и бедра, и кожа. И это новшество возбуждает меня (да и сам я очень «возбудительный»), и я уже готов наговорить ей кучу всяких глупостей.