К тому же нужно было иметь хотя бы десять рублей для представительства и обольщения. Можно было, конечно, жениться и в походном
зеленом костюме <Иронический парафраз описания Наполеона из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Воздушный корабль": "На нем треугольная шляпа /И
серый походный сюртук".>, потому что мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье, но это
было бы, как говорил Остап: "Низкий сорт. Не чистая работа". С картиной тоже не все обстояло гладко. Могли встретиться чисто технические
затруднения. Удобно ли будет рисовать т. Калинина<М. И. Калинин в 1927 году - председатель ЦИК СССР.> в папахе и белой бурке, а т. Чичерина <Г.
В. Чичерин в 1927 году - народный комиссар иностранных дел.> - голым по пояс. В случае чего можно, конечно, нарисовать всех персонажей картины в
обычных костюмах, но это уже не то.
- Не будет того эффекта! - произнес Остап вслух.
Тут он заметил, что дворник уже давно о чем-то горячо говорит. Оказывается, дворник предался воспоминаниям о бывшем владельце дома.
- Полицмейстер ему честь отдавал... Приходишь к нему, положим буду говорить, на Новый год с поздравлением - трешку дает... На Пасху,
положим буду говорить, - еще трешку. Да, положим, в день ангела ихнего поздравляешь... Ну, вот одних поздравительных за год рублей пятнадцать и
набежит... Медаль даже обещался мне представить. "Я, - говорит, - хочу, чтоб дворник у меня с медалью был". Так и говорил: "Ты, Тихон, считай
себя уже с медалью"...
- Ну и что, дали?
- Ты погоди... "Мне, - говорит, - дворника без медали не нужно". В Санкт-Петербург поехал за медалью. Ну, в первый раз, буду говорить, не
вышло. Господа чиновники не захотели. "Царь, - говорят, - за границу уехал, сейчас невозможно". Приказал мне барин ждать. "Ты, - говорит, -
Тихон, жди, без медали не будешь"...
- А твоего барина что, шлепнули? - неожиданно спросил Остап.
- Никто не шлепал. Сам уехал. Что ему тут было с солдатней сидеть... А теперь медали за дворницкую службу дают?
- Дают. Могу тебе выхлопотать.
Дворник с уважением посмотрел на Бендера.
- Мне без медали нельзя. У меня служба такая.
- Куда ж твой барин уехал?
- А кто его знает! Люди говорили, в Париж уехал.
- А!.. Белой акации, цветы эмиграции <Бендер перефразирует первую строку популярнейшего в начале века романса А. Зорина (А. М. Цимбал) на
стихи А А. Пугачева: "Белой акации гроздья душистые вновь аромата полны".>... Он, значит, эмигрант?
- Сам ты эмигрант... В Париж, люди говорят, уехал. А дом под старух забрали... Их хоть каждый день поздравляй - гривенника не получишь!..
Эх! Барин был!..
В этот момент над дверью задергался ржавый звонок. Дворник, кряхтя, поплелся к двери, открыл ее и в сильнейшем замешательстве отступил.
На верхней ступеньке стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов, черноусый и черноволосый. Глаза его сияли под пенсне довоенным блеском.
- Барин! - страстно замычал Тихон. - Из Парижа!
Ипполит Матвеевич, смущенный присутствием в дворницкой постороннего, голые фиолетовые ступни которого только сейчас увидел из-за края
стола, смутился и хотел было бежать, но Остап Бендер живо вскочил и низко склонился перед Ипполитом Матвеевичем.
- У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.
- Здравствуй, Тихон, - вынужден был сказать Ипполит Матвеевич, - я вовсе не из Парижа. Чего тебе это взбрело в голову?
Но Остап Бендер, длинный благородный нос которого явственно чуял запах жареного, не дал дворнику и пикнуть.
- Понимаю (в ст. версии - отлично), - сказал он, кося глазом, - вы не из Парижа. Конечно. Вы приехали из Конотопа (в ст. версии -
Кологрива) навестить свою покойную бабушку...
Говоря так, он нежно обнял очумевшего дворника и выставил его за дверь прежде, чем тот понял, что случилось, а когда опомнился, то мог
сообразить лишь то, что из Парижа приехал барин, что его, Тихона, выставили из дворницкой и что в левой руке его зажат бумажный рубль. Глядя на
бумажку, дворник так растрогался, что направился в пивную и заказал себе пару горшановского пива <Вероятно, имеется в виду пиво, которое
выпускалось на предприятиях, ранее принадлежавших торгово-промышленному товариществу "Горшанов и Карнеев". При публикации приведенная фраза
изъята.>.
Тщательно заперев на крючок за дворником дверь, Бендер обернулся к все еще стоявшему среди комнаты Воробьянинову и сказал:
- Спокойно, все в порядке. Моя фамилия - Бендер! Может, слыхали?
- Не слышал, - нервно ответил Ипполит Матвеевич.
- Ну да, откуда же в Париже может быть известно имя Остапа Бендера? Тепло теперь в Париже? Хороший город. У меня там двоюродная сестра
замужем. Недавно прислала мне шелковый платок в заказном письме...
- Что за чепуха! - воскликнул Ипполит Матвеевич. - Какие платки? Я приехал не из Парижа, а из...
- Понимаю (в ст. версии - Чудно, чудно). Из Моршанска.
Ипполит Матвеевич никогда еще не имел дела с таким темпераментным молодым человеком, как Бендер, и почувствовал себя просто плохо.
- Ну, знаете, я пойду, - сказал он.
- Куда же вы пойдете? Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет.
Ипполит Матвеевич не нашелся, что ответить, расстегнул пальто с осыпавшимся бархатным воротником и сел на лавку, недружелюбно глядя на
Бендера.
- Я вас не понимаю, - сказал он упавшим голосом.
- Это не страшно. Сейчас поймете. Одну минуточку.
Остап надел на голые ноги апельсиновые штиблеты, прошелся по комнате и начал:
- Вы через какую границу? Польскую? Финляндскую? Румынскую? Должно быть, дорогое удовольствие. Один мой знакомый переходил недавно границу,
он живет в Славуте, с нашей стороны, а родители его жены в Леденятах, с той стороны. По семейному делу поссорился он с женой, а она из обидчивой
фамилии. Плюнула ему в рожу и удрала через границу к родителям. Этот знакомый посидел дня три один и видит - дело плохо: обеда нет, в комнате
грязно, и решил помириться. Вышел ночью и пошел через границу к тестю. Тут его пограничники и взяли, пришили дело, посадили на шесть месяцев, а
потом исключили из профсоюза. Теперь, говорят, жена прибежала назад, дура, а муж в допре сидит <Допр - дом принудительных работ, одна из
разновидностей советских тюрем описываемого периода. Согласно тогдашним идеологическим установкам, революция ликвидировала социальную основу
преступности - классовое неравенство, потому в СССР должны были исчезнуть тюрьмы и каторга. Установки эти реализовывались только
терминологически: тюрьму и каторгу как государственные институты официально переименовали в "места заключения".