Затем внесли основные блюда: целые ягнята, жаренные на вертеле, каплуны, фазаны, мясо новорожденного крокодила (оно было великолепно, привело в восторг гурманов), тушеное мясо с незнакомыми приправами и целиком зажаренные павлины на золо-тых блюдах, заново покрытые перьями в том же порядке и с распущенными хвостами.
– В Риме Гортензий первым подал на банкете жареного павлина, – со смехом вспомнил Антоний. – Цезарь сказал, что на вкус он похож на старый армейский ботинок, только ботинок мягче.
Клеопатра тихо засмеялась.
– Это похоже на Цезаря! Дай Цезарю кашу из сушеного гороха, нута или чечевицы с соло-ниной, и он уже счастлив. Гурманом не был.
– Однажды он макнул хлеб в прогорклое масло и даже не заметил.
– Но ты, Марк Антоний, ценишь хорошую еду.
– Да, иногда.
– Вино хиосское. Его пьют неразбавленным.
– Я хочу остаться трезвым, царица.
– И почему же?
– Потому что мужчине, имеющему с тобой дело, нужны мозги.
– Я считаю это комплиментом.
– Возраст не улучшил твою внешность, – заметил Антоний, явно не думая о том, как жен-щина может воспринять такие слова.
– Я очаровываю не внешностью, – спокойно ответила Клеопатра. – Цезаря привлекал мой голос, мой ум и мой статус царицы. Особенно ему нравилась моя способность к языкам, как и у него. Он научил меня латыни, а я научила его демотическому и классическому египетскому.
– Твой латинский безупречный.
– Как и у Цезаря. Поэтому и мой безупречен.
– Ты не привезла его сына.
– Цезарион – фараон. Я оставила его править.
– В пять лет?!
– Ему почти шесть, но он умен как в шестьдесят. Замечательный мальчик. Я думаю, ты сдержишь обещание и представишь его сенату как наследника Цезаря в Египте. Он имеет неос-поримое право на трон, а значит, Октавиан должен понять, что Цезарион не представляет угрозы для Рима. Судьба Цезариона – Египет, и надо, чтобы Октавиан понял это.
– Я согласен, но еще не пришло время везти Цезариона в Рим для утверждения наших до-говоров с Египтом. В Италии неспокойно, и я не могу вмешиваться, какие бы действия ни пред-принимал Октавиан, чтобы решить эти проблемы. Он наследовал Италию как часть нашего со-глашения в Филиппах. Мне же были нужны только войска.
– Разве ты, римлянин, не чувствуешь определенную ответственность за то, что происходит в Италии, Антоний? – спросила Клеопатра. – Разве разумно с точки зрения политики заставлять Италию так страдать от голода и экономических разногласий между предпринимателями, земле-владельцами и солдатами-ветеранами? Разве не должны вы трое – ты, Октавиан и Лепид – оста-ваться в Италии и прежде всего решать ее проблемы? Октавиан – просто мальчик, он не об-ладает необходимыми мудростью и опытом. Почему вы не помогаете ему, а мешаете? – Она издала скрипучий смешок и стукнула по валику ложа. – Мне это, конечно, ничего не дает, но я подумала о том беспорядке, который Цезарь оставил после себя в Александрии, и о том, что я должна была заставить всех граждан действовать сообща, не допустить, чтобы один класс воевал против другого. Мне это не удалось, так как я не понимала, что социальные войны разрушительны. Цезарь дал мне совет, но я была недостаточно умна, чтобы воспользоваться им. Но если бы это случилось опять, я бы знала, как с этим справиться. И то, что я вижу в Италии, – это вариант моей собственной борьбы. Забудь твои разногласия с Октавианом и Лепидом, действуйте сообща!
– Я скорее умру, – сквозь зубы возразил Антоний, – чем окажу этому мальчишке-позеру хоть малейшую помощь!
– Народ намного важнее, чем один мальчишка-позер.
– Нет, я не согласен! Я надеюсь, что Италия будет голодать, и сделаю все, что могу, чтобы ускорить этот процесс.
– Нет, я не согласен! Я надеюсь, что Италия будет голодать, и сделаю все, что могу, чтобы ускорить этот процесс. Вот почему я терплю Секста Помпея и его адмиралов. Они не позволяют Октавиану накормить Италию, и чем меньше налогов платят предприниматели, тем меньше де-нег у Октавиана на покупку земли для расселения ветеранов. А даром ему земли никто не даст.
– Рим построил империю с помощью народа Италии от реки Пад на севере до Бруттия на кончике «сапога». Тебе не приходило в голову, что, рассчитывая набрать войско в Италии, ты фактически утверждаешь, что больше ни одно место не способно поставлять таких отличных солдат? Но если страна голодает, они тоже будут голодать.
– Нет, они не будут голодать, – прервал ее Антоний. – Голод только заставляет их вновь записываться в армию. Это спасение для них.
– Но не для женщин, вынашивающих мальчиков, которые вырастут в отличных солдат.
– Им платят, они посылают деньги домой. Те, кто голодает, бесполезны – это греки-вольноотпущенники и старухи.
Устав от полемики, Клеопатра откинулась и закрыла глаза. Об эмоциях, которые ведут к убийству, она знала очень хорошо. Ее отец задушил собственную старшую дочь, чтобы укрепить свой трон, и убил бы саму Клеопатру, если бы Ха-эм и Тах-а не спрятали ее в Мемфисе еще ре-бенком. Но сама идея специально вызывать голод и болезни у своего народа была ей совершенно непонятна. Жестокость этих враждующих, обуреваемых страстями людей не имела границ. Неудивительно, что Цезарь погиб от их рук. Их собственный личный и фамильный престиж был важнее, чем все народы, и в этом они были ближе к Митридату Великому, чем им хотелось бы признать. Они перешли бы море мертвых, если бы это означало, что враг семьи погибнет. Они до сих пор практикуют политику малых городов-государств, по-видимому не имея понятия, что небольшой город-государство превратился в самую мощную военную и торговую машину в истории. Александр Великий завоевал больше, но после его смерти все исчезло, как дым. Римляне завоевали немного здесь, немного там, но то, что завоевали, они посвятили идее, которую назвали Римом для вящей славы этой идеи. И все-таки они не поняли, что Италия значит больше, чем личные враги. Цезарь все время говорил ей, что Италия и Рим – это одно целое. Но Марк Антоний с этим не согласен.
Как бы то ни было, она начала лучше понимать, что за человек Марк Антоний. Однако она слишком устала, пора заканчивать этот вечер. Будут еще обеды, и если ее повара свихнут мозги, придумывая новые блюда, то это их проблемы.
– Умоляю простить меня, Антоний. Мне пора спать. Оставайтесь, сколько хотите. Филон позаботится о вас.
И она ушла. Нахмурясь, Антоний спросил себя, уходить ему или остаться. И решил уйти. Завтра вечером он устроит банкет в ее честь. Странная малышка! Похожа на тех девиц, которые морят себя голодом как раз в том возрасте, когда надо хорошо питаться. Но они анемичные, сла-бые существа, а Клеопатра очень сильная. Интересно, вдруг подумал он весело, как Октавиан справляется с дочерью Фульвии от Клодия? Вот тощая девица! Мяса на ней не больше, чем на комаре.
На следующий день вновь принесли приглашение от Клеопатры отобедать у нее вечером. Антоний собирался отправиться на агору вершить суд, зная, что царица больше не появится там. Его друзья отказались от завтрака, переев всяких чудес у Клеопатры, а он, быстро проглотив не-много хлеба с медом, пришел на агору раньше, чем тяжущиеся стороны ожидали его увидеть. Часть его существа все еще метала громы и молнии по поводу того, что их разговор за обедом пошел не в том направлении. Они так и не коснулись вопроса, помогала ли она Кассию. Надо подождать день-два, но то, что она явно не напугана, – это плохой знак.
Когда он вернулся во дворец губернатора, чтобы помыться и побриться – подготовиться к вечернему приему на «Филопаторе», в спальне его ожидала Глафира.