Когда телу хочется пить, умирающий видит: тело томится жаждой, и
рад избавиться от тела. Еда,одежда, удовольствия не нужны тому, для кого и
тело -- незначащая часть обширного имения, вроде осла на привязи во дворе.
Апотомнаступаетагония:прилив,отлив --волныпамятибередят
сознание, омывают пережитым, вздымаются, опадают,приносят и уносят камешки
воспоминаний,звучащие раковиныголосов, дотянулись,раскачали сердце, и,
словно нити водорослей, ожилисердечные привязанности. Но равноденствие уже
приготовилопоследний отлив,пустеет сердце, и волна пережитого отходитк
Господу.
Все,ктоживы, --я знаю,-- боятсясмерти. Онизаранеенапуганы
предстоящей встречей.Иповерьте, ни разуневидел, чтобы умереть боялся
умирающий.
Так за что же мне жалеть их? О чем плакать у их изголовья? Мне известно
и преимущество мертвых. Как легка была кончина той пленницы. Ее смерть стала
дляменя откровениемвмоишестнадцатьлет. Когдаее принесли, она уже
умирала, кашляла в платок и, как загнанная газель, прерывисто, часто дышала.
Нонесмерть занимала ее,ей хотелось одного -- улыбнуться. Улыбкареяла
возлееегуб, как ветерок надводой, мановение мечты, белоснежная лебедь.
Деньото дняулыбкастановилась всеявственней, вседрагоценней, ивсе
труднеестановилосьудерживать ее, пока однажды лебедьне улетела в небо,
оставив след на воде -- розовую полоску губ.
Амой отец?Смерть завершилаегои уподобилаизваянию изгранита.
Убийцапоседел,егораздавиловеличие,котороеобрелабреннаяземная
оболочка,прободенная егокинжалом.Нежертва--царственныйсаркофаг
каменелпередним,ибезмолвие,которомусамубийцасталпричиной,
обессилило и сковало его. На заре в царскойопочивальне слуги нашли убийцу,
он стоял на коленях перед мертвым царем.
Цареубийцапереместил моегоотца в вечность,оборвалдыхание,и на
целых три дня дыхание затаили и мы. Даже после того, как мыопустили гроб в
землю, плечи унас не расправилисьинам незахотелось говорить. Царя не
былоснами,он нами не правил,но мыпо-прежнемунуждались в нем,и,
опуская на скрипучих веревках вземлю,мы знали,чтозаботливоукрываем
накопленное, а не хороним покойника. Тяжесть его была тяжестью краеугольного
камня храма. Мы не погребали, мы укреплялиземлейопору,которой он был и
остался для нас.
Что такое смерть, мне тожерассказал отец. Он заставил меня посмотреть
ей в лицо, когда я был совсем юным, ибо и сам никогда не опускал глаз. Кровь
орла текла в его жилах.
Случилось это в проклятый год,который назвали потомгодом "солнечных
пиршеств".Солнце,пируя, растилопустыню.На слепящем глаза раскаленном
пескеседелаверблюжьятрава, чернела колючка,белелискелеты,шуршали
прозрачныешкурки ящериц. Солнце, ккоторому прежде тянулись слабые стебли
цветов, губило свои творенья и, как ребенок сломанными игрушками, любовалось
раскиданными повсюду останками.
Дотянулосьоноидо подземных вод, выпилоредкиеколодцы, высосало
желтизнупесков, иза мертвенный серебряный блескмыпрозвали этипески
Зеркалом. Ибо и зеркала бесплодны, а мелькающие в них отражения бестелесны и
мимолетны. Ибо и зеркала иногда больно слепят глаза, будто солончаки.
Сбившисьс тропы,караваны попадаливзеркальнуюловушку. Ловушку,
которая никогда не выпускает добычи. Но откуда им было знать об этом? Вокруг
ничегонеизменилось,толькожизньпревратиласьвпризрак,втень,
отброшеннуюбеспощадным солнцем. Караван тонулв белом мертвенном блеске и
верил,чтоидетвперед;переселялся ввечность,но считал себяживым.
Погонщики погоняли верблюдов, но развепреодолеть им бесконечность? Они шли
кколодцу,которого нет, и радовались вечерней прохладе. Они не знали, что
прохлада--толькоотсрочка,котораяимничемнепоможет.Аони,
простодушные дети, верно, жаловались, что долго ждать ночи... Нет, ночи реют
надними, какбыстрыевзмахиресниц. Они гортаннонегодовалина мелкие
трогательные несправедливости, неведая, что последняясправедливостьуже
воздана им.
Тебе кажется,караван идет? Вернись посмотреть на негочерез двадцать
столетий!
Отец посадил меня к себе в седло.Онхотел показатьмне смерть. Ия
увидел,что осталось от тех,кого выпило Зеркало: время рассеяло призраки,
от них остался песок.
-- Здесь, -- сказал мне отец, -- был когда-то колодец.
Так глубок был этотколодец, что вмещал всебя только одну звезду. Но
грязьзакаменела в колодце,и звезда в нем погасла.Смерть звезды на пути
каравана губит его вернее, чем вражеская засада.
К узкому жерлу, как к пуповине, тесно прильнули верблюды и люди, тщетно
надеясь на животворную влагу земного чрева. Нашлись смельчаки и добрались до
дна колодезной бездны,но что толку царапатьзаскорузлую корку? Бабочка на
булавкеблекнет,осыпавшелковистоезолотопыльцы,выцвеликараван,
пригвожденный кземле пустотою колодца:истлела упряжь, развалилась кладь,
алмазы рассыпались речной галькой, булыжниками-- золотые слитки, и все это
припорошил песок.
Я смотрел, отец говорил:
--Ты видел свадебный зал,когда ушлимолодыеигости. Что,кроме
беспорядка,открыл намбледныйутренний свет?Черепки разбитых кувшинов,
сдвинутыес места столы, золав очаге и пепел говорят, что люди здесь ели,
пили и суетились. Но, глядя на послепраздничный беспорядок, что узнаешь ты о
любви?
Подержавв рукахиперелиставКнигу Пророка, --продолжал отец--
посмотрев набуквицы и золото миниатюр, неграмотныйминовал главное.Суть
Книги не в тщете зримого -- вГосподней мудрости. И не воск который оставит
следы, главное для свечи, -- сияние света.
НоменяустрашилпиршественныйстолБогасостаткамижертвенной
трапезы.