Князь принял решение перевести несколько полков поближе к Кудаку, но особого
значения делу этому не придал. А раз ничто, казалось, не угрожало покою и могуществу заднепровской державы, в Лубнах начались празднества и
увеселения как в честь пребывания посла Розвана, так и по случаю того, что господа Бодзинский и Ляссота торжественно попросили от имени
воеводского сына Пшиемского руку старшей княжны Анны, на каковую просьбу получили и от князя, и от княгини Гризельды ответ благоприятный.
Один лишь не вышедший ростом Володыёвский страдал среди всеобщего оживления, а когда Скшетуский попытался ободрить его, ответил:
- Тебе хорошо! Стоит тебе захотеть, и Ануся Борзобогатая тут как тут будет. Уж она очень благосклонно тебя все время вспоминала; я подумал
было, чтобы ревность в Быховце excitare <возбудить (лат.).>, но теперь вижу, что его задумала она до петли довести и только к тебе одному,
пожалуй, нежный в сердце сантимент питает.
- Да при чем тут Ануся! Можешь за ней снова ухаживать - non prohibeo <не возбраняю (лат.).>. Но о княжне Анне и думать забудь, ибо это все
равно, что жар-птицу в гнезде шапкой накрыть.
- Ох, знаю, знаю, что она жар-птица, и от горести поэтому умереть мне, как видно, суждено.
- Ничего, выживешь и тотчас влюбишься; только в княжну Барбару не вздумай, потому что у тебя из-под носа ее другой воеводич утащит.
- Ужели сердце - казачок, которому приказывать можно? Ужели очам запретишь созерцать столь дивное создание, княжну Барбару, вид которой
даже зверя дикого взволновать способен?
- Вот те на! - воскликнул пан Скшетуский. - Вижу я, что ты и без моих советов утешишься, но повторяю: вернись к Анусе, ибо с моей стороны
никаких помех не будет.
Ануся о Володыёвском, однако, не думала. Зато интриговало, дразнило и злило Анусю равнодушие пана Скшетуского, который, возвратившись после
столь долгой отлучки, даже и не взглянул на нее. Поэтому по вечерам, когда князь с приближенными офицерами и дворянами приходил в гостиную
княгини развлечься беседою, Ануся, выглядывая из-за спины своей госпожи (княгиня была высокая, а она махонькая), сверлила черными своими глазами
наместника, пытаясь угадать причину. Однако взор Скшетуского, а также и мысли пребывали невесть где, а если взгляд его и обращался к девушке, то
такой задумчивый и отсутствующий, словно бы поручик глядел не на ту, которой в свое время пел:
Ты жесточе, чем орда,
Corda полонишь всегда!..
“Что с ним?” - спрашивала себя избалованная вниманием любимица всего двора и, топнув маленькой ножкою, принимала решение в этом деле
разобраться. Если говорить по совести, в Скшетуского она влюблена не была, однако, привыкнув к поклонению, не могла вынести равнодушия к своей
особе и от злости готова была сама влюбиться в нахала.
И вот однажды, спеша с мотками пряжи к княгине, она столкнулась со Скшетуским, выходившим из расположенной рядом спальни князя. Ануся
налетела, как вихрь, можно даже сказать - задела его грудью и, сделав поспешный шажок назад, воскликнула:
- Ах! Вы так меня испугали! Здравствуйте, сударь!
- Здравствуйте, панна Анна! Неужели же я такое monstrum <чудовище (лат.).> и людей пугаю?
Девушка, теребя пальцами свободной руки косу и переступая с ножки на ножку, опустила глаза и, словно бы растерявшись, с улыбкой ответила:
- Ой нет! Это уж нет.
).> и людей пугаю?
Девушка, теребя пальцами свободной руки косу и переступая с ножки на ножку, опустила глаза и, словно бы растерявшись, с улыбкой ответила:
- Ой нет! Это уж нет... вовсе нет... клянусь матушкиным здоровьем!
И она быстро глянула на поручика, но тотчас же опять опустила глаза.
- Может быть, сударь, ты гневаешься на меня?
- Я? А разве панну Анну мой гнев заботит?
- Заботит? Ну нет! Тоже мне забота! Уж не полагаешь ли ты, сударь, что я плакать стану? Пан Быховец куда любезнее...
- Когда так, мне остается только уступить поле боя пану Быховцу и исчезнуть с глаз долой.
- А я разве держу?
И Ануся загородила ему дорогу.
- Так ты, сударь, из Крыма вернулся? - спросила она.
- Из Крыма.
- А что ты, ваша милость, оттуда привез?
- Пана Подбипятку. Разве панна Анна его не видела? Очень приятный и достойный кавалер.
- Уж наверняка приятнее вашей милости. А зачем он сюда приехал?
- Чтобы панне Анне было на ком чары испытывать. Но я советую браться за дело всерьез, ибо знаю нечто, из-за чего кавалер сей неприступен, и
даже панна Анна с носом останется.
- Отчего же это он неприступен?
- Оттого, что не имеет права жениться.
- Да мне что за дело? А отчего он не имеет права жениться?
Скшетуский наклонился к уху девушки, но сказал очень громко и четко:
- Оттого, что поклялся оставаться в непорочности.
- Вот и неумно, сударь! - воскликнула Ануся и мгновенно упорхнула, словно всполошенная пташка.
Однако уже вечером она впервые внимательно пригляделась к пану Лонгину. Гостей в тот день собралось немало, поскольку князь устраивал
прощальный прием пану Бодзинскому. Наш литвин, тщательно одетый в белый атласный жупан и темно-голубой бархатный кунтуш, выглядел очень
внушительно, тем более что у бедра его вместо палаческого Сорвиглавца висела легкая кривая сабля в золоченых ножнах.
Глазки Ануси назло Скшетускому умышленно поглядывали на пана Лонгина. Наместник бы и не заметил этого, если б Володыёвский не толкнул его
локтем и не сказал:
- Попадись я татарам, если Ануся не заигрывает с хмелевой литовской подпоркой.
- А ты ему скажи про это.
- И скажу. Подходящая из них пара.
- Он ее вместо шпильки на жупане приспособит, в самый раз придется.
- Или вместо кисточки на шапке.
Володыёвский подошел к литвину.
- Сударь! - сказал он. - Ты, ваша милость, к нам недавно, а повеса каких поискать.
- Как так, благодетель братушка? Отчего ж?
- Оттого, что лучшей девке из фрауциммера голову вскружил.
- Сударик мой! - сказал Подбипятка, сложив руки. - Что это ты такое говоришь?
- А ты погляди, как панна Анна Борзобогатая, в которую мы тут все влюблены, за вашей милостью глазками стреляет. Ой, берегись, чтобы она
тебя в дураках, как всех нас, не оставила.
Сказав это, Володыёвский повернулся на каблуках и ушел, повергнув пана Лонгина в недоумение.