Голая худоребрая детвора возится под полатями вперемешку с козами, свиньями и собаками. От чужаков
забиваются в темноту, оттуда зыркают глазенками как лесные зверьки...
Они не верили, что в лесу есть еще веси, где живут люди. Не верили, что лес — еще не весь свет, что за ним есть свободное от деревьев место,
очень большое, где обитает великое множество народу...
Добрыня собрать с них ничего не собрал, но велел к первому снегу наготовить лисьих и горностаевых шкур. А ежели не наготовят, то с ними будет
вот что...
Он выбрал немощного старика, дети вот-вот отвезут подальше в лес на смерть, свирепо взмахнул мечом. Голова старца покатилась по утоптанной
земле. Люди смотрели тупо, еще не понимая. Добрыня погрозил кулаком, повторил:
— Не наготовите — всех порублю вот так! И детей ваших.
Когда их берлоги остались позади, Владимир зябко передернул плечами:
— Как они так живут?
— А что? Человек может жить по-всякому.
— Может,согласился Владимир, вспомнив свою жизнь золушника, а перед глазами встало великолепие палат дворца базилевса, как воочию увидел
маленькую принцессу, роскошь ее одежд.Но как жить, если видел жизнь лучше?
— Они ж не видели,сказал Добрыня резонно.
— Да, они нет,повторил он вслух.
Добрыня с усмешком покосился на племянника:
— А если бы, то что? Разве челядь не зрит как обедает князь, каких девок в постель тащит? Но так богами заведено, что есть князья, а есть
рабы.
Владимир не стал напоминать про Фому Славянина, Юстина, Юстиниана и прочих, что родились рабами, а умерли императорами. Добрыня противоречит
сам себе. Боги установили иное: есть слабые, а есть сильные. Слабые сидят да сопят в тряпочки, а сильные берут все. Слабым же бросают от щедрот
крохи со своего стола.
Очертания рек и границ земель начали расплываться перед глазами. Он тряхнул головой, поднялся. Спина заныла, а когда потянулся, суставы
затрещали. Он зевнул сладко с завыванием. Воздух был теплый и неподвижный, как парное молоко. За окнами была глухая ночь.
Услышав во дворе шаги, он выглянул в окно. Через двор воровато перебегала молодая девка. Платок сбился набок, темные волосы были распущены.
— Эй,крикнул он негромко.остановись! Ты кто?
Девка испуганно вскинула голову, обмерла, заприметив князя. Тот смотрел из окна второго поверха грозно и требовательно.
— Я? Меня? Я из челядной, дочь истопника...
Владимир велел:
— Дуй сюда ко мне.
— Зачем? — ахнула девка.
— Ясно, зачем,буркнул он раздраженно.
Она повесила голову, но покорно свернула к крыльцу. Владимир прошелся по комнате, разминая застывшее за часы сидения за столом тело. Дверь
отворилась, девка появилась испуганная, растерянная, дрожащая. Ей было не больше семнадцати весен, полногрудая, тонкая в поясе, но с широкими
бедрами. Губы ее потемнели и распухли, то ли от жгучих поцелуев, то ли даже от укусов. Платье на груди было измято, а на коленях измазано в
зелени, словно долго ерзала по траве коленями.
— Иди сюда,велел он.
Ее тело было теплое и мягкое. Едва начал щупать, как пробудилась мужская сила. В нетерпении он задрал ей подол, развернул к себе задом.
Ягодицы ее были белыми и мягкими, еще с красными следами от грубых пальцев. Он грубо ухватил их так, что она охнула, рывком подгреб к себе,
чувствуя наслаждение и от своей животной мощи, и от полной власти над девкой, которую только что мял кто-то другой.
Ягодицы ее были белыми и мягкими, еще с красными следами от грубых пальцев. Он грубо ухватил их так, что она охнула, рывком подгреб к себе,
чувствуя наслаждение и от своей животной мощи, и от полной власти над девкой, которую только что мял кто-то другой.
Она была теплая и покорная, молча упиралась в край ложа, ждала. Когда он шумно выдохнул, освободился, она суетливо оправила подол,
повернулась и стояла перед ним, опустив глаза.
— Как зовут? — спросил он.
— Осинка...
Ее голос был таким же теплым и мягким, как и ее тело. Он кивнул:
— Сладкая ты девка, Осинка... Беги, скоро утро.
Она бочком скользнула к двери, исчезла. Даже шагов не слышно было, и он, чувствуя некоторое просветление в голове, изгнав на время из плоти
зверя, вернулся к столу и сразу увидел как лучше наладить вывоз полюдья из земель ижоры и халутичей: не через замерзшие реки, а прямиком через
озеро...
Для памяти он вырезал на дощечке прозвища вождей, кои могут поспособствовать, услышал как без скрипа открылась дверь. На пороге в свете
факелов появился немолодой человек в одеянии волхва. Сизые шрамы так стянули кожу, что лицо волхва было мертвенной маской. За его спиной маячила
могучая фигура Звенька.
Сильно припадая на правую ногу, чем напомнил Сувора, волхв пошел к столу, за которым трудился Владимир. Владимир насторожился. Тяжелый взгляд
этого волхва в последнее время он замечал все чаще. Тот присматривается к нему, словно мясник к бычку, оценивая упитанность. Сейчас обеими
руками волхв держал большую глиняную чашку. Владимир уловил сильный незнакомый запах. Из чашки поднимался легкий парок.
— Княже,сказал волхв еще издали,у тебя силы на исходе.
Владимир ответил все так же настороженно:
— А что у тебя, одолень-трава? Или трава-сила?
Волхв, сильно качаясь набок, как только не расплескал по всей горнице, поставил чашку перед Владимиром. Запах пошел по всему помещению,
щекотал ноздри. В нем была непривычность, но и какая-то бодрящая горечь.
Владимир заглянул в чашку, поморщился:
— Что за гадость?
Настойка была черная, как деготь, которым смазывают втулки колес, чтобы не скрипели, да дверные петли. А вблизи пахла уже не бодряще, а
настолько гадостно, что его перекривило, когда вообразил только, насколько горькая.
— Кава,объяснил волхв терпеливо.Выпей, сразу станет легче.
Владимир отрицательно качнул головой:
— Хмельная? Это для слабых духом, отче.
— Не хмель,ответил волхв, не обидевшись.Мы, волхвы, сразу начали присматриваться к тебе. Знаем и то, что ты и в Киеве склонность к ведовству
имел, старых людей об истине спрашивал. Хмельную бы тебе не предложили! Это вроде нашенской силы-травы, что росла в здешних лесах, а потом вся
вывелась. А в чужих краях трава стала кустами... а то и деревьями. Говорят, ее первыми нашли козы. Когда возвращались с пастбища, то срывали на
ходу листья с кавы-дерева, жевали, начинали подпрыгивать, веселиться. Пастухи попробовали, им тоже стало легче таскать ноги... А много позже
додумались срывать зерна, обжаривать и толочь, а потом заваривать вместо травяного настоя.
— Кава,повторил Владимир. Он покачал головой.Чудите, волхвы... Если там козы умнее пастухов, то разве вы, волхвы, можете чему-то у них
научиться?
— Княже, нет народов настолько диких, чтобы даже самые мудрые не могли у них чему-то научиться.