Он был огромен и силен, а главное —
мог предвидеть, что будет в грядущем. Потому его и звали Прометеем, ибо он мог прометикувать. « « (от древнеславянского осталось в украинском:
метикувать — мыслить, заглядывать мысленно вперед. Метида — богиня мысли.) Зевс, верховный бог богов, был в страхе, ибо ему однажды предрекли,
что у одной богини родится сын, который будет намного сильнее отца. Но только Прометей знал эту богиню. Зевс же обычно не пропускал ни одной
мало-мальской красивой богини, велетши или простолюдинки. Потому и страшился, что свергнут его...
— И Прометей сказал?
— Да, пожалел Зевса. И богиню Фетиду отдали за Палия, был такой князь чуть южнее наших земель. От того брака родился великий герой Скилл. Он
еще водил тавроскифских витязей на помощь ахейцам в их войне с троянцами... Правда, с годами имя меняется, а то и вовсе забывается. Наш
неуязвимый Скилл у ахейцев, а затем эллинов стал Ахиллом, у ясов — он Сослан, Сосруко, Сасрыква, а то и вовсе Батарадз, у иранцев — Исфандияр, у
германцев — Зигфрид... Скилл был неуязвим для других, потому что наши предки раньше других начали делать доспехи из железа, а их враги еще
бились в медных латах, даже наконечники копий были медные... Конечно, таким оружием не пробить железные доспехи. Даже не железные, а харалужные,
булатные! Разве что попасть стрелой точно в щелочку между пластинами... Ахейцы придумали оставить эту щель на пятке, ясы — на коленях, Зигфриду
на спину прилип кленовый листок, потому то место было уязвимо... А его отец, Палий, жил в такой глубокой давнине, что от него остались только
Палилии — праздник в самой середине весны, когда пастухи прыгают через костры... Да еще развалины палат Палатия...
В это время со двора раздались чистые звенящие звуки струн. Владимир выглянул в подслеповатое окошко. В углу заднего двора собралась челядь,
пришли гридни и конюхи, явились стражи от ворот. В середке на колоде сидел крепкий мужик с длинной бородой, в волосах и бороде проседь, на
коленях разместил гусли. Кощюнник мерно ударял пальцами на струнам, откашливался, крутил шеей, оглядывал собравшихся орлиным взором.
Владимир вскрикнул с загоревшимися глазами:
— Послушаем?
— Разве что с крылечка,отозвался Горюн ревниво.
В неподвижном вечернем воздухе каждое слово певца-кощюнника звучало отчетливо и значительно. Он медленно и торжественно пел про давние
времена, когда солнце светило ярче, мужи были отважнее, женщины — красивее, а боги ходили среди смертных, и от них рождались дети. И был род
людской вровень великанам, горы тряслись от их шага, реки выходили из берегов!
Владимир зачарованно слушал про исполинские битвы, когда богатырь с братьями выходил против чудо-юда огромного Змея, который бежит — земля
гудит, а хоботами машет, то огонь летит и брызжет... Богатырь встречал чудо-юдо под калиновым мостом, но когда ехал Змей, то калиновый мост
проваливался...
Горюн скептически хмыкал, раздражал Владимира. Тот отодвигался, наконец совсем собрался было убежать, когда Горюн сказал внезапно:
— Мне казалось, ты — смышленее.
Владимир насторожился:
— Я смышленый.
— Да? Тогда скажи, какой такой мост можно плести из калины, ежели она куст, а деревом быть не может? По такому мосту разве что таракан
проползет!.. Но взрослый мужик дурь поет, а другие дурь слушают!
— Но красиво же,сказал Владимир защищаясь.
Глаза старца стали вдруг внимательными и понимающими:
— То-то и оно, что красивую дурь слушают охотнее, чем умные речи. Песни идут прямо к сердцу, а оно главнее головы. А песни не могут быть
умными, иначе их воспримет голова, а не сердце.
— Как это сердце главнее? — удивился Владимир.Я слыхивал, что хлеб — всему голова, что голова — над всеми царь!.. Потому она и голова, глава!
Неужто кощюнник наврал? А жаль, все так красиво...
— Красиво, да не так. Чуды-юды на самом деле жили на свете. Когда такое бежит, то земля дрожит! Все верно. И было оно такое огромное и
сильное, что никакие богатыри лицом к лицу не могли одолеть. И даже сто богатырей, соберись вместе. Но все же этих чуд-юд перебили.
— Как?
— А так. Выкопают яму поглубже прямо на тропе, где чуды-юды ходят на водопой, вобьют в дно острый кол, а сверху закроют щитом из калиновых
веток, а то еще и землицей сверху припорошат, чтобы совсем незаметно было. Бывает, чудо-юдо не хочет в яму идти, тогда в него горящие головни
бросают Шерсть загорится, вот и бежит, огнем пышет! И хоботами машет, у него их два: один спереди, другой — сзади. А провалится, там в яме и
добивают, вылезти уже не может!.. Их много бродило по нашим землям... Вот и выходит, что на самом деле было еще страшнее. Ведь перебили и поели!
Так что самые лютые на свете чудо-юды — это мы.
Владимир долго молчал потрясенно. От старого волхва узнавал всегда больше, чем от остальных взрослых вместе взятых. Те только и знали, что
пили, дрались, спали, бранились и мирились, а о таком чудесном даже и не слыхивали. А тут: и сердце, что главнее головы, и волхвы, что умнее
князей... И кем быть ему, золушнику?
Глава 3
Ему было девять лет, когда в Киев пришел огромный обоз. В город часто прибывали вереницы телег и поболе числом, но этот был из таких
диковинных повозок, что всякий останавливался на улице, вытаращив глаза и с отвисшею по шестую пуговку челюстью. А детвора и те, кто не щеголял
родом и знатностью, вовсе не блюли себя в вежестве бежали вслед, указывали пальцами, свистели, улюлюкали.
Он тогда впервые услышал часто повторяемое слово: «латиняне». В передней открытой повозке ехал высокий мужчина в черном одеянии. Он был широк
в плечах, худ, костист, с глубоко запавшими глазами. Когда его взгляд упал на замершего в изумлении Владимира, тот вздрогнул и отшатнулся. В
глазах чужеземца была сила, жестокость, дикая уверенность в своей несокрушимой правоте.
Повозки одна за другой втянулись через западные ворота. Справа и слева каждой повозки ехали серые от пыли всадники. Тяжелые задастые кони
всхрапывали, роняли густые клочья желтой пены. На понукания вскидывали гривами, делали вид, что несутся вскачь.
Народ дивился и огромным коням с такими толстыми ногами, и всадникам, закованным в жару с головы до ног в тяжелые доспехи, пышным перьям на
богато украшенных кузнецами шлемах, и роскошным повозкам, диковинно сделанным.
На другой день видели, как из отведенного заморским гостям дома вышла целая процессия во главе с высоким мужчиной в черном. По тому, как
держался, и какие знаки внимания оказывали его спутники, все поняли, что это и есть главный, хотя одет проще других.
Они отправились в княжий терем, где их приняла великая княгиня Ольга. Владимир, как и прочая челядь, в терем не был допущен даже со скотного
двора.