Находясь на задворках жизни, продавая свое тело, она сама является парией, и поэтому для него она раздражающий символ его собственного отчуждения.
Сильный удар кулаком в лицо застал ее врасплох. Удар буквально оглушил ее, и она обмякла, почти потеряв сознание. Схватив ее за горло и приложив всю имеющуюся у него силу, он душит ее.
Их борьба безмолвна. Последовавшее за ударом сильное сжатие горла и сокращение потока крови в мозг через сонную артерию делает сопротивление невозможным.
Он волнуется, чтобы не наделать шума и не привлечь внимания постояльцев мотеля. Но минимум шума необходим ему еще и потому, что тихое убийство более персонально и интимно, оно приносит ему большее удовлетворение.
Она умирает так беззвучно, что это напоминает ему фильмы о природе, в которых пауки и богомолы убивают своих самцов после первого и единственного акта совокупления, и все это делается в полном молчании, бей единого звука как со стороны нападающего, так и со стороны жертвы. Смерть Хитер ознаменована хладнокровным расчетливым и торжественным ритуалом, сходным с традиционным варварством этих насекомых.
Несколькими минутами позже он принял душ, оделся, вышел из мотеля, пересек улицу и у "Блу лайф лаундж", сел в свою машину. Ему нужно работать. Его послали в Канзас-Сити не для того, чтобы убить проститутку по имени Хитер. Она нужна была ему для того, чтобы расслабиться. Теперь его ждут другие жертвы, и он может уделить им достаточно внимания.
Через две минуты она больше не могла вынести этого. Голос мужа был одновременно знакомым и чужим, что было еще хуже, чем если бы она вообще его не узнала.
Она выключила диктофон.
Вспомнив, что в правой руке у нее бокал с красным вином, она сделала слишком большой глоток. Это было хорошее калифорнийское каберне, заслуживающее того, чтобы его потягивали потихоньку, смакуя, но Пейдж вдруг стал больше интересовать эффект от вина, а не его вкус.
Стоя по другую сторону стола, Марти сказал:
– Это будет продолжаться еще пять минут. Всего семь минут. После того, как это произошло, я просмотрел свою медицинскую карту. – И Марти показал – в сторону книжных полок.
Пейдж не желала слушать, что он собирался ей сказать. Не хотела думать о существовании, какой-либо серьезной болезни.
Она была уверена, что не сможет вынести потери любимого человека. Ее отношение ко всему этому было особым, так как она была детским психологом, занимающимся частной практикой и проводящим бесплатные занятия в группах психологического здоровья детей. Она проконсультировала не один десяток детей, как справиться с горем и продолжать жить после смерти дорогого им человека.
Марти обогнул письменный стол и, подойдя к Пейдж с пустым стаканом в руке, сказал:
– Провалы памяти могут означать симптомы нескольких заболеваний. Это может быть ранней стадией болезни Алцхаймера. Думаю, однако, что ее можно сразу исключить. Дело в том, что если у меня в тридцать три года болезнь Алцхаймера, то я, выходит, самый молодой за последнее десятилетие пациент.
Он поставил бокал на стол и, подойдя к окну, стал через щели в ставнях рассматривать ночную улицу.
Пейдж ошеломило то, каким он вдруг стал уязвимым и незащищенным. Почти двухметрового роста, весом в девяносто килограммов, всегда добродушный и жизнерадостный, Марти был для нее образцом стабильности, сравнимым разве что с незыблемостью гор и океанов. Сейчас же он был хрупким, как тонкое оконное стекло.
Стоя спиной к Пейдж, все еще глядя в окно, он произнес:
– Это могло быть следствием небольшого инсульта.
– Нет, – произнесла Пейдж.
– Но, скорее всего, причиной может быть опухоль мозга.
Пейдж подняла свой бокал. Он был пуст. Она и не заметила, как выпила все вино. Небольшой провал памяти у нее самой.
Поставив бокал на письменный стол рядом с ненавистным диктофоном, она подошла к Марти и обняла его за плечи.
Когда он повернулся, Пейдж поцеловала его легко, мимолетно; потом положила ему на грудь голову и крепко сжала его в своих объятиях. Марти тоже обнял ее за талию. Это он научил Пейдж таким нежностям, и с годами она поняла, что они так же необходимы для здоровой полноценной жизни, как еда, питье, сон.
Когда Пейдж припомнила, что он систематически проверяет замки на окнах и даже застала его за этим занятием, она своим хмурым видом и двумя словами "ну, же?" настояла на том, чтобы он от нее ничего не скрывал. Теперь она жалела, что услышала правду.
Пейдж подняла глаза и встретилась с Марти взглядом. Все еще обнимая его, она сказала:
– Может быть, ты попусту волнуешься.
– Нет, вряд ли. Это неспроста.
– Я имею в виду, ничего такого, что может быть связано со здоровьем.
Он печально улыбнулся.
– Хорошо иметь дома психолога. Это успокаивает.
– Может быть, это как-то связано с психикой.
– Не очень-то утешительно знать, что ты просто шизик.
– Ты не шизик, у тебя стресс.
– О да, конечно же, стресс. Любимая болезнь двадцатого века, вожделенная мечта бездельников, предоставляющих ложные справки о своей нетрудоспособности, уважительная причина для политиков, пытающихся объяснить, почему их застали в мотеле вдрызг пьяными в компании с голыми девицами школьного возраста…
Пейдж выпустила его из своих объятий и в гневе отвернулась. Она злилась не конкретно на Марти, а скорее на Бога или судьбу или на еще какие-то силы, которые вот так, вдруг, принесли бурные потоки в плавно и размеренно текущую реку их жизни.
Она пошла было к письменному столу за своим бокалом, но вспомнила, что он пуст, и снова повернулась к Марти.
– Ну, хорошо… если отбросить тот случай с болезнью Шарлотты… признайся, ведь у тебя бывали стрессы. Может быть, ты просто неспокойный человек. В последнее время у тебя возникали какие-то затруднительные обстоятельства, тебя что-то гнетет?
– Меня? Что-то гнетет? – удивленно спросил он.
– Тебя поджимают сроки со сдачей последней книги?
– У меня впереди еще три месяца, а мне, я думаю, понадобится всего месяц, чтобы закончить ее.
– Все эти ожидания большого успеха, начала новой карьеры. Ведь твой издатель, литературный агент и прочие заинтересованные лица смотрят теперь на тебя совсем другими глазами.
Два его последних романа недавно были переизданы, правда в мягкой обложке, и попали в список бестселлеров газеты "Нью-Йорк тайме", на восемь недель каждый. У него еще не было бестселлера в твердой суперобложке, но это обязательно должно случиться с выходом его нового романа в январе.
Внезапный повышенный спрос на его книги радовал его, но не очень. Конечно, Марти мечтал о большой аудитории, о большем количестве читателей. Но он был убежден, что нельзя штамповать книги в угоду спросу, ведь так его романы могут потерять присущую им оригинальность и свежесть. Опасаясь этого, он в последнее время стал относиться к своей работе еще щепетильнее, хотя и знал, что и так суровее его самого критика не найти. Ведь он, прежде чем сдать рукопись, перечитывал каждую ее страницу по двадцать, а то и по тридцать раз.
– И потом еще этот журнал "Пипл", – продолжала Пейдж.
– Это на меня никак не повлияло. С ним уже давно покончено.
Несколько недель тому назад им нанес визит корреспондент этого журнала. Двумя днями позже пришел фотограф и десять часов кряду занимался съемкой. Марти не возражал. Он оставался самим собой. Ему нравились они, им нравился он, хотя поначалу он отчаянно этому сопротивлялся и отвечал решительным отказом на просьбы своего редактора попозировать фотографу.
Установив столь теплые и дружеские отношения с коллективом журнала, Марти не сомневался, что статья будет хвалебной.