В дверь постучали. Мириам, должно быть, больше к ней никто не стучался. Анита выбралась из кресла‑реклайнера, выскочила в коридор. Там стояла Мириам и улыбалась, и ни от чьей другой улыбки на душе у Аниты не делалось так легко. Кроме улыбки Виктории, конечно же.
– Я увидела, у тебя свет горит, – извинилась Мириам, как будто за это стоило извиняться.
На ней была белая блузка с кружевным воротничком, джинсовый пиджак и короткая юбка.
Анита распахнула дверь пошире.
– Может, выпьешь вина? – спросила она, встав у порога гостиной, сделала только шажок назад, чтобы пропустить Мириам.
Мириам прошла так близко, что плечом задела грудь Аниты, и женщина уловила чудный запах ее волос и кожи. И еще от нее слегка отдавало дымком, – видно, Мириам побывала где‑то, где курили. Сама‑то она была некурящей.
– Ну разве что совсем чуть‑чуть. Я ненадолго, мне завтра рано вставать.
– Да мне‑то тоже: поведу Викторию к зубному.
Мириам уселась и взглянула на нее. Когда девушка удивлялась чему‑нибудь, ее тоненькие брови взмывали кверху и, подрагивая, оставались поднятыми несколько секунд, прежде чем опуститься на место. Анита не могла отвести взгляда от ее лица. У нее были карие миндалевидные глаза, а густые темные, почти черные волосы заплетены в косы и скреплены на затылке заколкой.
– Тебе разрешили сводить ее к зубному? Только полстаканчика, не больше, пожалуйста.
Анита налила ей три четверти стакана, а свой наполнила целиком.
– Через две недели ей, может быть, разрешат остаться у меня на ночь.
– Как здорово! – просияла Мириам, а Анита едва не расплакалась, но взяла себя в руки. – Что, смотришь «Неспящих в Сиэтле»?
– Да я уже его несколько раз смотрела, – сказала Анита, откашлявшись, и выключила телевизор.
– Мне этот фильм нравится, – сказала Мириам. – Я люблю такие, когда в конце любящие соединяются. Где с самого начала знаешь, что так и будет, хотя все и кажется безнадежным.
Анита собралась уже выдать язвительный комментарий относительно «соединения любящих», но сдержалась. Мириам была на десять лет моложе ее, она изучала медицину и была страшно умной. Что‑то такое было в ее взгляде, – казалось, ей всегда интересно слушать то, что рассказывает Анита, пусть даже той это казалось ерундой. В то же время было в ней и что‑то девчоночье, что усиливал легкий акцент в ее речи, так что Аните захотелось пересесть на диван поближе к ней, приобнять ее и прижать к себе… Она знала, что в прошлом у Мириам какая‑то непростая любовная история. Что ей с большим трудом удалось расстаться с одним человеком. Ей было так жалко его, что она долго не могла на это решиться. Это произошло несколько лет тому назад, во всяком случае, до того, как она вселилась в квартиру выше этажом. С тех пор у нее никого не было, в этом Анита была почти уверена и не могла понять, как это возможно.
На подоконнике она нашла диск Ареты Франклин и поставила «Chain of fools». Она выпила полстакана и ощутила приятное тепло в груди. Она не решилась спросить Мириам, как та устраивается, когда ей захочется переспать с кем‑нибудь, но вот поинтересоваться, не тоскливо ли ей без постоянного парня, – это дело другое, почему и не спросить?
Мириам пригубила вина, отставила стакан в сторону и откинулась на спинку дивана, слегка разведя колени.
– А вот представь себе, что есть на свете только один‑единственный, что предназначен именно для тебя, – отвечала она с улыбкой, – но вот он женат, и у него есть семья.
– Ты чё, уж не вздумала ли закрутить с женатиком, этакой отравой? – Так Анита называла мужчин, обремененных семьей. Подцепить‑то такого несложно, а вот переварить – оно потруднее будет.
Подцепить‑то такого несложно, а вот переварить – оно потруднее будет.
Мириам не могла не рассмеяться:
– Да нет, нет… – и умолкла, глядя в окно.
– А чего тогда?
Анита чувствовала, что не надо так допытываться, не стоит давить на Мириам, вытягивая из нее всю подноготную. Не следует забывать, что Мириам скорее отдушина, чем подруга. Но не смогла сдержать любопытства.
– Можешь и не рассказывать. – Она обиженно поджала губы.
Мириам задумалась:
– Завтра у меня начинается практика в медицинском центре на Бугстад‑вейен.
– Надо же, очень интересно, – отозвалась слегка разочарованная Анита.
– Я уже несколько раз видела врача, который будет руководить моей практикой. Он нам читал лекции перед летними каникулами. Я с ним разговаривала на перемене и после лекций тоже.
– Хорошенькое дельце! – хмыкнула Анита. – Это он, что ли, тот
Первые часы дежурства прошли спокойно. Аксель Гленне принял нескольких пациентов, которым было необходимо обработать больное горло, зашил несколько порезов, вскрыл нарыв. После полуночи он поехал по вызовам. Уложил в больницу старика восьмидесяти двух лет с воспалением легких; пришлось поскандалить с молоденьким врачом в приемном покое больницы – у того еще и голос‑то толком не сменился. В больницу же отправился трехлетний ребенок, лежавший в постельке обессиленный и ко всему равнодушный: у него была сыпь и высокая температура. Женщина, сидевшая под столом у себя на кухне и вопившая как резаная, отказывалась вылезти оттуда, если ей не дадут валиума, но успокоилась тотчас же, когда он пообещал сделать все так, как она просит.
В двадцать минут третьего Аксель сидел на заднем сиденье ехавшей по вызову машины «скорой помощи». Он выкинул из головы все мысли и пытался в общих чертах представить то, что его ожидает. Сведения, которые к ним поступили, были отрывочными: автомобиль сошел с дороги, вероятны тяжелые телесные повреждения, а то и хуже… Внезапно перед глазами возник образ матери: вот она поднимается со стула, выкрикивает обвинения ему в лицо, называя его Бреде. Он прикрыл глаза и услышал голос отца: «Бреде сам себя ставит вне общества. Но ты должен вырасти человеком, который отвечает за свои поступки, Аксель». Когда Бреде не хотелось учиться, он прогуливал.