– Да. Мой муж занимался рекламой, но его истинным увлечением были вина. Вот он и решил все бросить и начать разводить виноград. К сожалению, сельская жизнь меня не устраивает.
– Иногда она слишком уж спокойная.
– Да.
– Вы, кажется, литературный агент.
Она кивнула.
– Я и сам пишу книгу. Небольшую.
Алекс почувствовала разочарование: уж не поэтому ли он зашел к ней?
– У вас есть издатель?
– О, я еще далек от ее завершения – и сомневаюсь, будет ли она достаточно хороша.
– Если вы хотите, чтобы я посмотрела рукопись…
– О нет. Не хочу доставлять вам никаких хлопот. Может быть, когда закончу, тогда. Буду вам очень благодарен…
– Наливайте еще кофе.
– С вашего разрешения, я возьму еще печенье. – Склонившись над столом, он взял с блюда бисквит. – Понимаете, может быть, вам стало бы легче, если б вы поговорили с кем‑нибудь из друзей вашего сына. Часто при жизни мы так мало знаем о наших близких и узнаем о них много хорошего, только когда они покидают нас; это может послужить большим утешением.
– Благодарю вас. Это хороший совет. Но он был довольно одинок. Насколько я знаю, у него было лишь два близких друга, и один из них погиб в той же аварии.
Джон покачал головой:
– Некоторые вещи очень трудно понять, миссис Хайтауэр.
Алекс кивнула:
– Да.
– Но похоже, вы человек, который в состоянии справиться с трудностями.
– Да, – вздохнула Алекс, – я справляюсь. Так или иначе. – Она улыбнулась.
Он улыбнулся ей в ответ и отпил кофе.
– У вас есть какая‑нибудь… – она покраснела, – какая‑нибудь точка зрения на спиритизм?
Она увидела, как его лицо омрачилось, словно по нему прошла тень.
– Я бы не советовал вам, миссис Хайтауэр, я бы вам решительно не рекомендовал. А вы… – Он замялся.
– Нет‑нет, но мне посоветовали…
– Я видел только зло, причиненное им, и никогда ничего хорошего.
Ей показалось, что ему вдруг стало не по себе и он собрался уходить.
– Я вообще не верю во все это.
– Весьма разумно. Если какая‑то подруга посоветовала вам такое, то вряд ли ее можно считать близким человеком. Молитвы, любовь, добрые воспоминания и время – вот что исцеляет; ничего не удастся достичь, пытаясь вернуть тех, кто ушел от нас, ничего, кроме разочарования… – Он помедлил.
– И?..
– Существует много сил зла, миссис Хайтауэр. В мире вообще много зла; и те, кто занимаются оккультными науками, причиняют вред и себе и другим.
Алекс кивнула:
– Я и не собираюсь ими заниматься.
– Отлично. – Он улыбнулся. – Не хотите ли помолиться вместе?
– Помолиться вместе? – Алекс замялась, краснея. – Да… м‑м‑м… благодарю вас, – неловко сказала она.
Младший викарий прикрыл глаза, и они в один голос вознесли благодарение Господу. Затем он продолжал читать молитвы, а она сидела с плотно закрытыми глазами; странно чувствовала она себя в этой гостиной наедине со священнослужителем, но, открыв глаза, Алекс ощутила спокойствие и прилив сил.
– Не позволите ли нанести вам визит еще раз?
– Прошу вас, заходите каждый раз, как будете проходить мимо.
Он ушел – ей показалось, что он куда‑то спешит; вообще в нем что‑то изменилось в тот момент, когда зашел разговор о спиритизме, – появилась какая‑то сосредоточенность, причину которой она не могла определить.
Закрыв за викарием дверь, она вернулась в холл. На лестнице, что вела в фотолабораторию, продолжал гореть свет, и она подумала, не стоит ли вернуться и еще раз просмотреть фотопленку. Нет, решила Алекс, этим она займется утром, при дневном свете, когда отдохнет и зрение не будет откалывать с ней такие номера. Она вздохнула: когда‑нибудь ей все же придется заняться комнатой Фабиана, как‑то определиться с его одеждой, с его вещами. А вдруг он оставил завещание, внезапно пришло ей в голову.
Алекс поднялась в его спальню и включила свет. В комнате было уютно и спокойно, словно та была рада ее появлению. Его тапочки у кровати, поставленные на место Мимси; глупая Мимси, с улыбкой подумала она. Мимси бурно восприняла все происшедшее; Алекс даже позавидовала подобному взрыву эмоций – так лучше всего расставаться со скорбью, – позавидовала непритязательности Мимси и ее простодушному латиноамериканскому темпераменту. Порой ей тоже хотелось выплеснуть все свои чувства.
Алекс взглянула на строгий портрет на стене – взгляд Фабиана был холоден и тверд; она поежилась.
– Не смотри так, дорогой, – сказала она, закрывая глаза. – О Господи, позаботься о моем милом Фабиане, защити его, где бы он ни был. – Она открыла глаза, в которых стояли слезы, присела на постель сына и тихонько заплакала.
Затем, встав, она увидела перед собой на стене фотографию в рамке – спортивная модель «ягуара» и огромные стилизованные плакаты с изображением старинных гоночных машин. Длинные ряды книг: научная фантастика, астрономия. Она посмотрела на стоящий у окна телескоп, который Дэвид подарил ему на шестнадцатилетие. Подойдя к нему, она сняла крышечку с тубуса и заглянула в окуляр. Алекс вспомнила, как Фабиан терпеливо показывал ей звезды: Большая Медведица, Плеяды, Уран, Юпитер. Он знал их все, а она никогда не могла толком разобрать, где какая; ей было трудновато найти даже Млечный Путь. Она снова посмотрела на звезды – огромные сгустки льда, не там ли где‑то среди них обитает сейчас Фабиан.
Открыв ящик комода, она стала разбирать носки сына: зеленые, желтые, розовые – он всегда предпочитал яркие цвета. Ее внимание привлекло что‑то на самом дне ящика, и она сдвинула носки в сторону. Это была открытка с изображением длинного красно‑кирпичного здания с магазинами и открытым кафе – «Квинси‑Маркетс, Бостон, Массачусетс». Ниже лежало еще несколько открыток из Бостона, с самыми разными видами города: «Река», «Массачусетский технологический», «Гарвардский университет», «Гавань», «Панорама исторического „Бостонского чаепития“» – читала она названия. Странно, подумала она, он никогда не был в Штатах, никогда даже не заговаривал о них; почему набор этих открыток лежит на дне ящика, словно он прятал их?
Этой ночью она, как в детстве, спала не выключая света. Со временем все затянется, сказал младший викарий, раны перестанут болеть. Поспав какое‑то время, она проснулась, взглянула на зеленый светящийся циферблат часов и лежала, обуреваемая чувством тревоги, слушая тишину ночи. Потом подняла глаза к потолку и перевела их на стену, за которой была комната Фабиана.
И увидела слова на экране монитора. А с фотографии на нее смотрел Фабиан.
Она плотно закрыла глаза, стараясь прогнать из памяти эти образы, заглушить все, что не давало покоя.
8
Когда Алекс ехала в Кем, начало моросить: точно так же, как в тот день, когда она везла Фабиана к началу первого семестра. Странно, подумала она, что в памяти остаются такие несущественные подробности. Машина, забитая вещами. Их разговор. «У тебя есть какие‑нибудь соображения по поводу того, что ты будешь делать после Кембриджа, дорогой?»
Он смотрел перед собой, как бы грезя наяву. «Нет», – несколько торопливо ответил он.