— Та же картина. Он не в состоянии ничего вспомнить.
Она по-прежнему смотрела в свой блокнот, но он чувствовал, что сквозь опущенные ресницы она украдкой разглядывает его.
— Каковы шансы, что в ближайшее время он хоть что-нибудь вспомнит об этой ночи?
— Именно эти воспоминания вернутся к нему последними. Любой шок в первую очередь поражает кратковременную память. Я абсолютно убежден в том, что сейчас он и о более давнем прошлом имеет искаженное представление. Все, что он якобы вспоминает, — сплошная выдумка. Имя, место рождения, профессия. А вы не могли бы сказать, что конкретно вас интересует?
— Извините, не могу.
Матиас Фрер скрестил руки на груди и с явным огорчением произнес:
— Полиция не слишком-то настроена на сотрудничество. Если бы вы сами сообщили мне что-нибудь новое, это очень помогло бы мне в дальнейшей работе, дало бы направление поиска…
Он замолчал, потому что Анаис Шатле, успевшая подойти к окну, громко засмеялась. Но вот она, все еще смеясь, повернулась к нему. Оказывается, ее лицо хранило еще один секрет. У нее были мелкие, покрытые сияющей эмалью зубы дикого зверька.
— Что это вас так развеселило?
— Мужчины, которые там играют. Когда одному из них приходит очередь кидать мяч, остальные прячутся за деревьями.
— Это Стен. Шизофрения. Он путает петанк с боулингом.
Анаис Шатле покачала головой:
— Не представляю, как вам удается.
— Что удается?
— Самому не спятить со всеми этими… сумасшедшими.
— Как и вам, наверное. Ко всему привыкаешь.
Офицер полиции опять принялась вышагивать по кабинету, постукивая фломастером по обложке блокнота. Было видно, что она изо всех сил старается казаться бывалым парнем, но все ее усилия производили обратный эффект, лишь подчеркивая ее поразительную женственность.
— Давайте так. Или вы рассказываете мне, что произошло, или я больше не отвечаю на ваши вопросы.
Она резко остановилась и уперлась взглядом в психиатра. У нее были большие карие глаза, в глубине которых светился золотистый огонек.
— Ночью обнаружен труп, — бесстрастным голосом произнесла она. — На вокзале Сен-Жан. В двухстах метрах от смазочной, где железнодорожники нашли вашего беспамятного. Что делает его идеальным подозреваемым.
Фрер поднялся. Если война, то равными силами.
— Прошлой ночью он спокойно спал у меня в отделении. И я могу это засвидетельствовать.
— Жертва была убита предыдущей ночью. Днем стоял туман, и тела никто не видел. То есть в то время, когда ваш пациент еще пользовался полной свободой передвижения. Мало того, он был на месте преступления.
— Где именно нашли тело? На рельсах?
Она улыбнулась ему — то ли сладко, то ли кисло:
— В ремонтной яме. Возле старых ремонтных мастерских.
В комнате повисла тишина. Фрера удивило собственное спокойствие. Сообщение об убийстве нисколько его не шокировало. В нем даже не проснулось обычное любопытство. Гораздо больше его занимал цвет лица офицера судебной полиции. Ему представилась перегородка из рисовой бумаги, из-за которой едва пробивается слабый огонек: наверное, за ней мелкими шажками осторожно передвигается японка в белых носках с лампой в руке…
Он потряс головой. Анаис Шатле стояла напротив его стола, словно давая ему негласное позволение разглядывать ее сколько душе угодно. Так женщины подставляют лицо и тело ласковым солнечным лучам.
И вдруг она тоже встрепенулась, сбрасывая наваждение:
— Жертва скончалась от передозировки героина.
— Значит, это не убийство?
— Убийство при помощи героина. У вас есть героин?
— Нет, и никогда не было. Мы используем опиаты. Морфин. Многие синтетические препараты. Но героин — нет, никогда. Героин не обладает лечебным действием. Кроме того, он ведь вне закона, разве не так?
Анаис вяло махнула рукой — при сильном желании этот жест мог сойти за ответ.
— Вы установили личность жертвы? — спросил Фрер.
— Нет.
— Это женщина?
— Мужчина. Вернее сказать, молодой парень.
— А на месте преступления… Ну, я имею в виду, в этой самой яме… Что-нибудь необычное там было?
— Убитый был обнажен. И убийца нахлобучил ему на череп бычью голову.
На сей раз Матиас не остался безучастным. Он вдруг как наяву увидел кошмарную картину. Рельсы. Туман. Голое тело на дне ямы. И черная бычья голова.
* * *
Архив располагался за шесть корпусов от отделения Анри Эя. Они шагали через залитый солнцем больничный двор. На улице подморозило. Серого цвета дорожки. Здания с выпуклыми кровлями. Пальмы. День был воскресный, и, несмотря на холод, им без конца встречались прогуливающиеся группки — несколько человек, тесной стайкой окружавшие одного, по поведению которого можно было сразу догадаться, что именно его и пришли навестить родственники. Попадались и одиночки. Пожилая женщина, баюкавшая куклу, которой ей служила бутылка из-под минеральной воды. Молодой парень, державший в когтистых пальцах сигарету и что-то громко доказывавший самому себе. Старик, молившийся под деревом, оглаживая ладонями бороду.
— На что только тут у вас не насмотришься…
Капитан не притворялась, что не обращает внимания на чудачества пациентов, и ему это понравилось. Обычно посетители считали своим долгом корчить здесь постную мину. Наверное, чтобы спрятать за ней собственный страх и неловкость. Анаис тоже боялась, но предпочитала встречать опасность лицом к лицу.
— У вас бывают побеги больных?
— Сейчас принято называть их клиентами.
— Как в такси?
— Примерно, — улыбнулся он. — Только отсюда далеко не уедешь.
— Так бывают у вас побеги или нет?
— Никогда. Специализированные клиники действуют по обратному принципу.
— Не врубаюсь.
Фрер указал ей на следующую тропинку, и они пошли дальше. Солнце уже поднялось высоко, заливая все вокруг ярким светом, гнавшим прочь черные мысли.
— На протяжении последних пятидесяти с лишним лет мировая психиатрия работает под лозунгом открытых дверей. Благодаря нейролептикам большинство пациентов получили возможность стать почти такими же, как все остальные люди. Во всяком случае, они могут вернуться в семью или жить отдельно под присмотром лечащего врача. Но многие из них предпочитают не покидать клиники, потому что здесь они чувствуют себя в безопасности. Они боятся внешнего мира.
— Те, кто остается, неизлечимы?
— Да. Хроники.
— И никакой надежды на исцеление?
— В психиатрии этот термин не в ходу. Иногда, скажем так, в состоянии человека, например шизофреника, наступает некоторое улучшение. Остальным необходимо постоянно принимать лекарства. За ними надо наблюдать, корректировать дозировку, не допуская резких отклонений…
— Короче, накачивать наркотиками.
Они дошли до архива. Кирпичное строение с трубой на крыше, в котором с тем же успехом мог располагаться паровой котел или храниться садовый инвентарь. Фрер поискал ключи. Беседа его развлекала.
— Почти все смотрят на наши методы лечения косо. Вроде как мы надеваем на пациентов химическую смирительную рубашку. Но самим-то пациентам это приносит облегчение. Если вы живете с убеждением, что крысы грызут вам мозг или что с вами днем и ночью говорят какие-то голоса, поверьте мне, некоторая вялость вовсе не так страшна.
Он отпер дверь. Сунул руку внутрь, нащупывая выключатель. Его охватил азарт — воскресенье, стоящий на отшибе домишко, обворожительная сыщица рядом… Он чувствовал себя мальчишкой, с гордостью демонстрирующим подружке свой заветный шалаш в глубине сада.
Анаис Шатле молча озирала убранство помещения. Заведующая архивом на протяжении долгих лет вела подпольную войну против ДСП, ламп дневного света и ковровых покрытий. И постепенно перетащила сюда всю больничную мебель из настоящего дерева — книжные и картотечные шкафы, полки и так далее. Поэтому здесь царила теплая, почти домашняя атмосфера, располагающая к медитации и насыщенная ароматами строгой чистоты.
— Подождите меня здесь.
Они стояли в читальном зале, среди школьных парт и стульев в стиле Жана Пруве. Фрер прошел непосредственно в библиотеку: длинные ряды полок, плотно заставленных специальной литературой, монографиями, вручную переплетенными томами диссертаций, медицинскими журналами за последнюю сотню лет. Матиас точно знал, где искать нужные ему книги.
Вернувшись в читальню, он застал Анаис сидящей за одним из столов и восхитился открывшейся его взору картиной. Фигурка затянутой в джинсы и кожу мотоциклистки резко контрастировала с мягким уютом комнаты. Фрер подвинул себе стул и устроился напротив Анаис, выложив перед ней отобранную литературу.
— Я думаю, что у Мишелля — или у человека, выдающего себя за Мишелля, — ярко выраженная реакция бегства.
Анаис широко распахнула свои темные глаза.
— Поначалу я решил было, что мы имеем дело с синдромом ретроградной амнезии. Это классический случай потери памяти, то есть личной, персональной памяти пациента. Уже на следующий день после поступления к нему начали возвращаться воспоминания. Прошлое вроде бы постепенно всплывало на поверхность. Но на самом деле происходило нечто прямо противоположное.
— Как это?
— Наш ковбой не вспоминает, а выдумывает. Создает себе новую личность. Мы называем это явление психотическим, или диссоциативным, бегством. В психиатрическом жаргоне есть и еще один термин — синдром пассажира без багажа. Это чрезвычайно редкая патология, хотя она известна науке с девятнадцатого века.
— Объясните, пожалуйста.
Фрер взял первую из принесенных книг, перелистал ее — книга была на английском — и открыл на нужной главе. Перевернул том, чтобы Анаис могла прочесть ее название: «The personality labyrinth». [7]Автор — некий Макфилд из Университета Шарлотт, штат Северная Каролина.
— Иногда случается, что человек, перенесший сильнейший стресс или переживший шок, сворачивает за угол улицы и вдруг теряет память. Впоследствии ему начинает казаться, что он что-то такое вспоминает, но в действительности он создает себе новую личность и сочиняет новое прошлое, лишь бы не возвращаться мыслями к тому, что с ним произошло в реальности. Это своего рода бегство, но как бы бегство внутрь себя.
— А такой человек сознает, что он занимается самообманом?
— Нет, не сознает. Мишелль, например, искренне верит, что он вспоминает подробности своей жизни. Хотя он просто-напросто меняет кожу.
Анаис задумчиво листала книгу, не читая. Она размышляла.Матиас наблюдал за ней. Что-то подсказывало ему: ей не понаслышке известно, что такое психологические расстройства. Вдруг она подняла на него глаза, и Фрер от неожиданности вздрогнул.
— Как давно наука изучает подобные случаи?
— Первые случаи психогенной реакции бегства были отмечены в девятнадцатом веке в США. Как правило, причиной служили невыносимые условия жизни: долги, семейные раздоры, кошмарная работа. Беглец выходит на минутку в магазин и больше не возвращается домой. По пути он все забывает. А когда вспоминает, выясняется, что он — совершенно другой человек.
Фрер взял другую книгу и снова открыл ее перед сыщицей на нужной странице:
— Самую широкую известность получил случай Анселя Борна, евангелического проповедника, который перебрался в Пенсильванию и под именем А. Дж. Браун открыл писчебумажную лавочку.
— Борна? Как Джейсон Борн?
— Роберт Ладлем взял его имя для своего персонажа, страдающего амнезией. В Америке оно стало своего рода нарицательным.
— А это не то же самое, что так называемый синдром множественной личности?
— Нет. У тех, кто страдает этим синдромом, внутри сосуществует сразу несколько личностей. Но в случае, о котором я говорю, происходит обратное: человек как бы стирает свою предыдущую личность и превращается в другого. Никакого сосуществования не наблюдается.
Анаис рассеянно проглядывала статьи, посвященные феномену, даже не пытаясь читать текст. Ее больше устраивали живые объяснения доктора.
— И вы полагаете, что именно это и произошло с Мишеллем?
— Я в этом убежден.
— Почему?
— Во-первых, все его воспоминания ложны. Это вы и сами легко проверите. Во-вторых, в них чувствуется искусственность. Они сляпаны на скорую руку, но, разумеется, подсознательно.
— Например?
Матиас поднялся и прошел за массивную дубовую стойку, служившую заведующей штаб-квартирой. В одном из ящиков он нашел то, что искал, и выложил на парту перед Анаис коробку с игрой «Эрудит».
— Наш незнакомец утверждает, что его зовут Мишелль.
Он выложил с помощью пластмассовых фишек с буквами имя МИШЕЛЛЬ.
— Довольно часто имя, подсказанное подсознанием, представляет собой анаграмму другого имени.
Он перемешал фишки и сложил из них другое имя: ШЛЕМИЛЬ.
— И что все это значит?
— Вы никогда не слышали о Петере Шлемиле?
— Нет, — буркнула она.
— Это герой романа девятнадцатого века, написанного Адельбертом фон Шамиссо. Человек, потерявший свою тень. Очевидно, наш пациент, создавая себе новую личность, вспомнил об этой книге.
— А как это связано с ним?
— Возможно, под потерей тени подразумевается утрата своей прошлой личности. С тех пор как Мишелль поступил к нам, ему снится один и тот же сон. Он идет под палящим солнцем по безлюдной деревне. Вдруг происходит бесшумный взрыв ослепительно-белого света. Он убегает, но его тень остается на стене дома. Мишелль оставляет за собой своего двойника.
Сейчас, когда он излагал свою версию офицеру судебной полиции, она казалась ему еще более обоснованной. Наверняка сон Мишелля представлял собой символический образ его бегства.
— Вернемся к моему делу, — сказала Анаис и поднялась. Она так и не сняла своей кожаной куртки. — Кризис мог быть вызван шоком, верно? Чем-то, что он увидел?
— Убийство или труп? — улыбнулся Фрер. — Вы рассуждаете вполне логично. Да, такая вероятность существует.
Анаис подошла к парте, за которой сидел Матиас. Соотношение сил вернулось к первоначальному раскладу.
— Каковы шансы, что к нему вернется подлинная память?
— В настоящий момент минимальные. Мне необходимо установить, кто он такой на самом деле, после чего я шаг за шагом попытаюсь вернуть его самому себе. Только тогда он что-нибудь вспомнит.
Девушка отступила на шаг и замерла в решительной позе: