Благодушие Джонни по‑прежнему сказывалось на Дэнни Шилдсе – младший брат даже не притронулся к пирогу, приготовленному для именинника, на половину которого он вообще‑то имел полное право. Джонни еще вчера вечером оценил этот его великодушный жест. С глазами, горевшими предвкушением пирога, с которым он может разделаться единолично, он поблагодарил Дэнни (тот не мог припомнить, когда подобное случалось в последний раз, если вообще было). А утром предложил ему часть оставшегося. Дэнни (он еле сдержался) отклонил приятную возможность. И это несмотря на его любовь к пирогам, не меньшую, чем у брата. В душе он расцвел от внимания Джонни. Временами Дэнни был готов убить старшего брата, такая находила злость. Но в то утро он все‑таки решил, что на самом деле любит Джонни и на многое пошел бы ради него. У Дэнни мелькнула идея: а что, если Джонни исправится (умом он понимал, что этого не произойдет, это просто нереально), перестанет так часто терроризировать его и превратится в такого брата, о котором Дэнни все время мечтал. Дэнни сидел, смотрел, как брат доедает остатки пирога, и у него зрело убеждение, что иногда приятнее отдать другому то, что хотелось бы самому. Именно в этот момент, видя, с каким проворством и едва слышным урчанием Джонни поглощает пирог, Дэнни вспомнил о комнате брата.
Он знал об убийстве уже целых пять дней. О брате он тогда не думал, да и не хотел о нем думать. Он был убежден, что Джонни все равно толстокожий, что ему будет наплевать, пусть хоть в его комнате убили двадцать два человека. Главное – все убрали и прошло время. Теперь же душу Дэнни переполняла любовь, и он нелестно отозвался о самом себе за такие мысли о старшем брате. Ну разве может быть толстокожим подобный гурман? Конечно нет! Дэнни забеспокоился о брате, хотя и не знал, чем именно смог бы ему помочь. Ну ладно, все о'кей. Наверное, он не знает об убийствах в их теперешнем доме. Дэнни решил зайти издалека и спросил как бы невзначай, что ему известно. Джонни, не переставая жевать, с набитым ртом пробубнил:
– Мне до задницы, кто тут жил! Теперь мы тут живем. Он вдруг перестал чавкать, повернул голову, проверяя, нет ли поблизости матери, которая могла бы услышать его неосторожное заявление. Джонни был на голову выше брата и значительно крупнее, но Дэнни казалось, что брат в критической ситуации теряется сильнее, нежели он сам, щупленький Дэнни. Маму тот ужасно боялся, и лишь строптивый характер и вечный поиск приключений и неприятностей на свою голову не позволяли ему быть таким, каким она хотела видеть старшего сына.
– А что такое? – спросил Джонни, ковыряя указательным пальцем правой руки в носу так, как будто рылся в заднем кармане своих штанов.
– Да… ничего особенного, – пробормотал Дэнни. – Просто интересно. Тут ведь, наверное, жили дети, в наших с тобой комнатах.
– Да, – вяло подтвердил брат. Скорее всего, его мало, а точнее, абсолютно не интересовало, что за дети жили здесь и где они сейчас. В мыслях он был далеко отсюда.
– Значит, тебе никто ничего не рассказывал? – осторожно поинтересовался Дэнни.
– Нет! – честно признался Джонни. Потом добавил, погладив круговыми движениями набухший живот: – Классный был пирог! Во нажрался! – Но глаза его говорили, что он готов слопать еще пять таких пирогов – только подавай.
На этом разговор с братом закончился. Уже гораздо позже, когда события обрушили всю свою жуть на голову Дэнни, он вдруг задался одним вопросом, ответ на который придет очень не скоро. Почему с Джонни никто не заговорил на тему убийства? В городах, подобных Оруэллу, трудно ожидать молчания от соседей, да и не только от них. Конечно, Джонни ничего не рассказывал брату насчет своих знакомств и мест препровождения времени. Но неужели он ни с кем совсем не общался? Ведь все, все без исключения, знали о трагедии прошлого лета в их теперешнем доме! И неужели никто до сих пор не сказал Джонни об этом? Сам старший брат вряд ли сумел бы в то утро изобразить правдиво неосведомленность.
Но неужели он ни с кем совсем не общался? Ведь все, все без исключения, знали о трагедии прошлого лета в их теперешнем доме! И неужели никто до сих пор не сказал Джонни об этом? Сам старший брат вряд ли сумел бы в то утро изобразить правдиво неосведомленность. К тому же какой ему смысл скрывать от Дэнни, что знает о судьбе семьи Тревор? Дэнни решил, что это чистая случайность – ничего не знающий Джонни.
5
Дэнни Шилдс приближался к дому, но мысли его вращались не вокруг новых одноклассников, первого учебного дня и вопросов предстоящей акклиматизации. Он почему‑то заново перебирал все события и разговоры, связанные с прошлым их дома. И это его тяготило. Ведь в предыдущие два‑три дня он вообще как будто забыл о том, что существовал некогда такой человек, как Алекс Тревор. Дэнни, затаив дыхание, ожидал шестнадцатого сентября. Но вот оно наступило, а голова занята совсем не этим.
Дэнни миновал дом Абинери. К сожалению, Сид будет учиться не с ним, а в параллельном классе. Вчера они ни о чем не договаривались, и он решил идти домой один, а не слоняться по школе в ожидании друга, привлекая к себе ненужное внимание. Дэнни только подзарядился у фонтанчика с водой. Теперь он подходил к дому. Свернув на подъездную дорожку, он остановился и посмотрел на дом. Сейчас он казался мальчику чужим. Даже не верилось, что он живет здесь почти целый месяц. Дэнни внезапно подумал: с домом что‑то не так. Не то чтобы что‑то плохое – просто есть какое‑то почти неуловимое изменение. Только зайдя внутрь, он понял, что изменилось. Дом был пуст, и ему пришлось воспользоваться своим ключом. Мать куда‑то уехала. Дэнни прошел через дом в гараж. Как и отцовского «шевроле», маминого «крайслера» тоже не было. И мальчик понял, почему ему показалось, что в доме что‑то изменилось. Он просто никогда не оставался дома один! Эта мысль напугала его и рассмешила одновременно. Но смеяться как‑то расхотелось. Даже странно! Он ни разу почти за месяц не оставался дома один. Конечно, мама у них не работала, но, насколько он помнил по Гринфилду, дома она не засиживалась. И там, в Массачусетсе, он частенько оставался дома один. Джонни, так тот даже в морозные зимние дни не мог усидеть дома больше двух часов. Конечно, здесь, в Оруэлле, в первую неделю мама была полностью занята хлопотами по новому жилью. Но после она приобрела подруг (вечерами Дэнни уже устал слушать о красивой болонке миссис Динджер и о том, как часто покупает новые платья миссис Томпсон, хотя они и не смотрятся на ней, как та ни старается) и если не часто, то, по крайней мере, не слишком редко уезжала из дому. И все же Дэнни ни разу не попадал домой, когда там никого не было. То Джонни был, то мать успевала вернуться, то сам Дэнни задерживался у Сида до прихода с работы отца. Это было стечение обстоятельств, но создавалось такое впечатление, что этими обстоятельствами кто‑то манипулировал, словно опытный, талантливый игрок – картами. Наверняка это только так казалось и быть на самом деле не могло, но все равно было жутко.
Дэнни вслушался в дом. Он был другим. Неудивительно, вот что значит остаться одному. Хоть бы поскорее ввернулся Джонни! После дня рождения мистера Джона Шилдса он очень быстро превратился в прежнего назойливого братца. Вчера вечером он пытался ухватить Дэнни за нос, а утром, как бы в напутствие, с довольным видом шепнул, что сочувствует заднице младшего брата, которая, по его мнению, скоро получит свою порцию горячительных. И все же Дэнни хотелось, чтобы Джонни был дома. В этом случае (несмотря на то, что находиться рядом с братом в отсутствие родителей было опасно) дом стал бы прежним. Все пришло бы в норму. В Гринфилде, даже будучи совсем ребенком, Дэнни никогда не испытывал боязни одиночества. Да, у него было живое воображение, но темноты и пустого дома он не боялся. Теперь же это самое живое воображение как будто приняло иное, более мрачное, направление. Мальчик, поднимаясь по лестнице на второй этаж, вдруг задался вопросом: а если кто‑то стоит сзади и смотрит на него? Или, того хуже, очень близко, чуть ли не касаясь его спины, идет за ним?
Дэнни остановился.