Йоно (или все‑таки не Йоно?) ухмыльнулся, глядя на танцоров, и Рени немедленно ощутила приступ раздражения.
– Если им так охота порезвиться, – бросила она, – отчего бы просто не прогулять? Зачем устраивать этакий розыгрыш, чтобы все…
Небо побелело от яростной вспышки. Горячий, сухой ветер сбил Рени с ног; от грохота повылетали стекла по всему фасаду университета, почти во всех машинах на стоянке. Рени закрыла голову руками, но вместо осколков на нее обрушилась лавина голосов. С трудом поднявшись на ноги, она увидела, что ни один из студентов не ранен. А вот над зданием администрации в центре кампуса
– Ксаббу. – Имя начиналось со щелчка, будто хрустнули костяшки. – По‑английски пишется через восклицательный знак и «икс».
На Рени снизошло озарение.
– А! Вы…
Он улыбнулся‑короткая вспышка белизны.
– Я из народа сан – нас иногда еще называют бушменами, да.
– Я не хотела вас обидеть [3] .
– И не обидели. Немногие из нас хранят старую кровь, древний облик. Большинство женилось в городской мир. Или умерло в буше, не сумев выжить в новые времена.
Рени он понравился сразу – и его улыбка, и быстрая, осторожная речь.
– Но не вы.
– Не я. Я студент университета. – Прозвучало это с некоторой гордостью, но и с насмешкой. Ксаббу оглянулся на колышущийся столб дыма. – Если от университета хоть что‑то осталось.
Рени встряхнула головой и подавила приступ дрожи. Пепел заволок небо, и оно стало сумрачно‑серым.
– Так жутко.
– Согласен. Но, к счастью, никто не пострадал.
Но, к счастью, никто не пострадал.
– Жаль только, что нашу консультацию не удалось провести. – Рени с трудом вернула профессиональную хватку. – Думаю, стоит ее перенести – сейчас достану блокнот…
– А следует ли? – спросил Ксаббу. – Я ничем не занят. Полагаю, в университет мы пока не попадем. Может быть, отправимся в другое место – желательно такое, где подают пиво, потому что дым сушит мне горло, – и поговорим там?
Рени поколебалась. Стоит ли вот так покидать кампус? А вдруг ее будет искать завкафедрой или еще кто? Она оглядела улицу, ступени перед главным входом, напоминавшие смесь лагеря беженцев с балаганом, и пожала плечами. Нет, работать сегодня уже никто не будет.
– Пошли пить пиво.
Застонали пружины, и наступила тишина.
Рени постояла секунду, сжимая и разжимая кулаки, потом прикрыла дверь спальни в тщетной попытке как‑то отгородиться, высвободиться. Оглянулась – Стивен еще покачивался и дергался в сети. Точь‑в‑точь кататоник. Рени рухнула в кресло и закурила по новой. Главное, подумала она, помнить отца таким, каким он был – и еще бывал порой: гордым и добрым.